с ними к окну, осмотрела каждую с двух сторон, в полной растерянности повернулась к Евлентьеву.
– Послушай… А что… Разве есть такие деньги?
– Какие? – не понял Евлентьев, в это утро он вообще мало что понимал.
– По пятьсот тысяч рублей в одной бумажке?
– Других у него не было.
– А они настоящие?
– Магазины откроются… проверим.
– Проверим, – кивнула Анастасия и снова сунула деньги в пиджак.
– Возьми одну себе… А вторую мне оставь, – простонал Евлентьев. От вчерашнего блеска в нем ничего не осталось – спутанные волосы, затуманенный взгляд, смятая рубашка уже не столь ослепительной белизны, какой она сверкала совсем недавно.
– А тебе зачем? – рассмеялась Анастасия. – Посмотри на себя, ты же недееспособен. Обманут, отнимут, сам потеряешь.
– Тогда бери обе, – сказал Евлентьев. Каждое слово давалось ему с такими муками, что Анастасия сжалилась и вопросов больше не задавала.
Обычно после подобных испытаний Евлентьев приходил в себя где-то к вечеру. Весь день он маялся, перекладывая с места на место книги, чинил краники, выключатели, ходил в магазин за хлебом и молоком, просто лежал, глядя в потолок и тихо прощаясь с жизнью. И только после пяти-шести часов вечера вдруг обнаруживал, что в мире есть звуки и краски, вспоминал, что совсем недалеко, в этом же доме, возле булочной, есть тяжелая коричневая дверь, за которой его наверняка встретят радостными криками. Старший Варламов побежит ставить чайник, а младший, получив деньги, тут же мотанется за бутылочкой. А когда вернется через десять-пятнадцать минут, за столом уже будет сидеть Зоя. И только тогда Евлентьев поймет, что выжил, только тогда, не раньше.
Наверное, все так бы и случилось, и Евлентьев уже надел куртку, уже напялил на голову вязаную шапочку, которая придавала ему вид легкомысленный и задорный, уже стоял у двери и, глядя в насмешливые глаза Анастасии, произносил бестолковые и лживые слова о том, что ему нужно где-то быть, кого-то видеть, что-то сделать… Когда Анастасии надоело его откровенное вранье и она сказала обычное свое «Катись!», раздался телефонный звонок. Евлентьев оказался к аппарату ближе и поднял трубку.
– Слушаю! – сказал он с надеждой получить еще один повод слинять на вечерок из дома.
– Жив? – прозвучал незнакомый голос.
– Да, вроде…
– Не узнаешь? Вчерашний твой собутыльник… Ну? Напрягись, напрягись немного!
– Елки-палки! – заорал Евлентьев, узнав Самохина. – А я не врубился, представляешь!
– Встречаемся через пятнадцать минут. Станция метро «Белорусская»-радиальная. Рядом табло пригородных поездов. Вот у этого табло. Пятнадцати минут тебе хватит, чтобы дойти пешком. Вопросы? Возражения?
– Да вроде того, что… – начал было Евлентьев, пытаясь сообразить, что ему ответить, но Самохин прервал его.
– Вот и отлично, – сказал он, и из трубки тут же послышались частые гудки.
– Ни фига себе, – пробормотал Евлентьев,
