рядом с собой. С удовлетворением отметил, что она снова убрала одеяло в сторону.
– А теперь брюки! – прошептала она, дотрагиваясь до своих трусиков.
Он встал, расстегнул ремень и сбросил на пол и штаны, и боксерки, сняв их ступнями с лодыжек. Теперь, когда он стоял возле своего офисного кресла в одних носках, он показался себе немного смешным. Из динамиков компьютера послышался сдавленный стон, и то, что он увидел, заставило его отбросить последние сомнения.
– А теперь… прикоснись к себе! – потребовала Мона. – Видишь это?
Он подчинился. Ее желание возбуждало его.
– Поставь лампу так, чтобы я могла все видеть!
Он встал, наклонил абажур настольной лампы таким образом, чтобы она освещала поверхность кресла, а затем сел на место.
– Роскошно! – глубоко вздохнув, похвалила она его.
Доктор с наслаждением наблюдал за тем, как она расстегивает бюстгальтер. «Неплохо», – подумал он. Возможно, несколько граммов силикона не помешали бы.
– У тебя стои́т? – спросила она.
– Стои́т! – тут же отозвался он и, словно в доказательство этого, издал громкий стон. Правой рукой он массировал свой член.
– А теперь назови свое имя! – ласковым голосом произнесла она.
Это желание было легко исполнить.
– Ахмед Рахмани!
– Доктор Рахмани? – переспросила она, выгибаясь дугой.
– Доктор Ахмед Рахмани! – тяжело дыша, подтвердил он. И лишь произнеся свое имя, он вдруг замер. – А что? – спросил доктор, и связь вдруг оборвалась. Окошко с Моной исчезло.
Еще мгновение он сидел перед экраном обнаженный, как был, надеясь, что окошко снова станет активным. Ощущение было таким, словно его партнерша растворилась в воздухе прямо в момент полового акта.
Посидев несколько минут неподвижно перед монитором, он стал замерзать. Вокруг него лежала разбросанная одежда. Ему казалось, что он постепенно трезвеет.
Что он натворил?
Внезапно ему стало смешно. Он просто оборвет с ней всякую связь. Даже если она будет пытаться дозвониться ему, он больше не ответит. При мысли о том, что минуту назад он мастурбировал перед, в общем-то, совершенно чужой ему женщиной, у него запылали щеки.
В конце концов, он уже не мальчик.
Ахмед Рахмани наклонился, поднял штаны, попытался выудить из них трусы. Со стороны монитора вдруг послышался стон. «Похож на мой», – подумал он и повернул голову. На экране, где только что извивалась Мона, он увидел… самого себя.
– Стои́т! – услышал он собственный голос. Слабый луч настольной лампы освещал его, сидящего на стуле в офисе, совершенно голого, если не считать черных носков, с рукой между ног.
– Доктор Ахмед Рахмани! – хрипло произнес он прямо в камеру.
Внезапно изображение застыло, показывая его в этой крайне неловкой позе.
Сердце забилось быстрее.
– Что, черт возьми… – выругался он.
В
