К тому же, он мог быть вполне спокоен, так как кроме шурина оставалась дома и его жена.
Лавка была маленькая, да и весь дом был небольшой. Такие угрюмые кирпичные дома рассеяны были в большом количестве по всем кварталам Лондона до того, как началось перестраивание города. Лавка занимала четырехугольное помещение. Входная дверь была закрыта весь день и только к вечеру таинственно приотворялась. В витрине выставлены были фотографические карточки сильно декольтированных танцовщиц; затем, пакетики с патентованными лекарствами и странные, туго набитые, заклеенные желтые конверты с обозначенной на них, густой черной краской, ценой в два с половиной шиллинга. На протянутой поперек витрины веревочке висели как бы дли просушки старые французские юмористические журналы. Затем еще были разложены в витрине канцелярские принадлежности, бутылочки с чернилами для метки белья, каучуковые штемпеля, несколько книг, заглавия которых возвещали непристойность содержания, старые нумера неведомых, плохо напечатанных газет под вызывающими заглавиями: «Горящий факел», «Призывный Колокол». Два газовых рожка в витрине горели очень слабо – может быть, из экономии, а может быть, в интересах покупателей.
Обычными покупателями были или очень молодые люди, которые обыкновенно долго стояли у окна и потом только украдкой пробирались в лавку, или же люди почтенного возраста, видимо сильно опустившиеся. У них воротник был обыкновенно поднят до ушей, а платье было потертое и забрызганное грязью. Ступали они, большей частью весьма неуверенно, засунув руки глубоко в карманы. Они подходили к двери боком, выдвигая сначала одно плечо, точно боясь задеть колокольчик входной двери. А этого было трудно избегнуть. Колокольчик, подвешенный к двери посредством изогнутой стальной ленты, был надтреснут в нескольких местах, но по вечерам он немилосердно дребезжал, как только кто-нибудь приближался к двери.
Как только раздавался звук колокольчика, из-за покрытой пылью стеклянной двери за деревянным прилавком показывался м-р Верлок, выходя из задней комнаты. У него были заспанные глаза с тяжелыми веками; можно было подумать, глядя на него, что он весь день валялся в платье на неприбранной постели. Всякий другой на его месте не решился бы показаться таким, так как в торговом деле очень важно, чтобы у продавца был обходительный, приятный вид. Но м-р Верлок знал своих покупателей и не церемонился с ними. Глядя в лицо покупателю дерзким и вызывающим взглядом, точно отвечая этим на ожидаемую брань и угрозы; он продавал какой-нибудь предмет, слишком явно не стоящий тех денег, которые за него уплачивались: какую-нибудь маленькую коробочку, как будто пустую внутри, или один из тщательно запечатанных желтых конвертов, или же книжку в загрязненной обертке с многообещающим заглавием. Изредка продавалась любителю и какая-нибудь из вылинявших декольтированных танцовщиц.
Иногда на призывный звук треснувшего колокольчика появлялась м-сс Верлок, молодая женщина, довольно полная, в плотно облегающем ее платье, с гладко причесанными волосами. У неё был такой же пристальный взгляд, как у мужа, и она стояла за прилавком с непроницаемо-равнодушным видом. Покупатели юного возраста смущались при появлении женщины; некоторые с затаенным бешенством требовали бутылочку чернил для метки, платили за нее полтора шиллинга, вместо обычной цены в шесть пенсов и, выйди из лавки, сейчас же бросали бутылочку в канаву.
Вечерние посетители – те, у которых воротники были подняты до ушей, а поля мягких фетровых шляп спущены вник, – кивали головой м-сс Верлок с видом хороших знакомых; пробормотав приветствие, они приподнимали доску в конце прилавка и проходили в корридор, из которого крутая лестница вела вверх. Дверь в лавку была единственным входом в дом, в котором м-р Верлок занимался своими разнородными делами, продажей подозрительных предметов, охраной общества и, кроме того, культом семейных добродетелей. Он был образцовый семьянин. Его духовные, умственные и физические запросы вполне удовлетворялись в домашней обстановке. Дома он жил спокойно и мирно, окруженный попечениями жены и почетом матери, м-сс Верлок.
Мать Винни Верлок была полная, коренастая женщина с широким смуглым лицом. Она носила черный парик и белую наколку. Опухшие ноги не давали ей возможности двинуться с места. Она гордилась своим французским происхождением. Овдовев после долголетнего супружества – муж её был оптовый торговец съестными припасами, – она содержала себя, дочь и сына тем, что сдавала меблированные комнаты в одном из фешбнэбельных кварталов Лондона. Дам она к себе не пускала. В виду удачно выбранного места, комнаты её были всегда заняты, но жильцы вовсе не принадлежали в аристократическому обществу. Дочь её, Винни, помогала ей вести хозяйство. Следы французского происхождения заметны были и в молоденькой дочери вдовы. Винни со вкусом причесывала свои блестящие черные волосы, у неё был очаровательный цвет лица и она держалась с большим достоинством, но при этом вовсе не уклонялась от разговоров с жильцами и была чрезвычайно любезна, никогда, впрочем, не роняя себя этим. М-р Верлок, по-видимому, сразу почувствовал обаяние её чар. Занимая комнату у вдовы, он часто отлучался без всяких видимых причин. Он обыкновенно возвращался в Лондон с континента с несколько
