печать, она прошла квартиру насквозь и достигла спальни Баствик. И там надолго застыла перед надписью на стене.
По дороге домой она не обращала внимания на светофоры, разметку и знаки, даже на пешеходов на «зебрах». Не слышала гудков, рева двигателей, для нее не существовало стены шума, мигания огней.
Мысленно она не покидала роковую спальню – изящную, стильную, неяркую, оформленную дорогими тканями.
Святилище Баствик? Или ей случалось там работать? Изучать в постели уголовные дела, выстраивать стратегии защиты, вдумываться в манеру соперника-обвинителя. Вчитываться в данные о свидетелях обвинения.
Эта женщина вроде бы предпочитала общению одиночество, но при этом была ловкой, решительной, целеустремленной, никогда не упускала возможности покрасоваться в лучах известности.
Без сомнения, она брала в свое святилище работу.
Знал ли ее убийца?
Ева все больше подозревала, что убийца и жертва не были друг другу чужими.
Он не просто знал о ее существовании, а тщательно ее изучал, подобно тому, как сама Баствик изучала фигурантов своих дел. Наблюдал за ней.
Должен был знать, знать без тени сомнения, что застанет ее дома одну.
Может, ему был доступен ее рабочий календарь?
Раз так, то они должны были работать вместе; не принадлежал ли убийца к вспомогательному персоналу юридической фирмы? Тогда это было что-то личное?
Но нет, личного она что-то не нащупывает.
К моменту въезда в ворота она уже решила, что дома погрузится в работу. Все начнет заново, на свежую голову. Вернется к самому началу.
Дом ослепительно сиял, напоминая вздымающиеся и опадающие волны серого камня, взметнувшиеся к небу башни и башенки, – и все это, затянутое густой зеленью, мерцало и переливалось. Она вспомнила, что только что минуло Рождество и что через несколько дней наступит Новый год.
А с ним – давно задуманный отдых, бегство в тепло. Выходя из машины и ежась на кусачем ветру, Ева замечталась о солнышке, о покое, о том, как они вдвоем будут нежиться на острове, окруженном синим океаном, на максимальном удалении от убийств и надоевших дел.
А пока…
В ее распоряжении пока что только бледная тень: ни пола, ни возраста, ни лица, только слабая догадка о расе. И один-единственный внятный мотив – она сама.
А раз так, синей воде, белым пляжам и безлюдью придется подождать.
В величественном холле света было не меньше, чем снаружи, – дань празднику. Взгляд Евы уперся в Соммерсета – как всегда, в траурно-черном облачении, и в неизменного кота у его ног.
Оба холодно наблюдали за ней.
– Оказывается, вы помните свой домашний адрес.
– Я решила слишком не задерживаться, а то вы уползли бы обратно к себе в гроб. Ничего у вас не вышло!
Кот, решив, наверное, что она обращается к нему, стал тереться о ее ноги, как толстая меховая лента.
– Жаль, что
