сознательно намереваясь увидеть Веронику, но вместо неё вдруг возник яростный смерч, ворвался в моё сознание, подхватил его и вышвырнул прочь, – куда-то далеко за пределы того, что я всегда считал самим собой.
Когда я прожил одновременно словно десяток жизней от рождения до последнего вздоха, то наконец очнулся. Вода уже давно остыла. Меня пробирала крупная дрожь, но я не решался пошевелиться и лежал, уставившись бессмысленным взглядом в плитку над ванной. Больше всего сейчас я боялся дать оценку тому, что произошло, потому что любое другое слово, кроме леденящего душу «шизофрения», казалось жалкой попыткой спрятаться от истины.
Только что я вспомнил и заново пережил каждое мгновение, проведённое с Вероникой в той почти забытой уже поездке. Это было до предела сконцентрированное переживание на всех уровнях моего существа; я вспомнил каждый разговор, каждое чувство, каждое прикосновение, и весь этот шквал информации обернулся столетиями для моего восприятия. Однако по-настоящему пугающим был не сам факт столь многослойного погружения в прошлое; наиболее невыносимым оказалось то, что огромный пласт из пережитых заново событий был попросту стёрт из моей памяти. Я забыл большинство из того, что мы с Вероникой делали вместе, и эти чудовищные провалы в памяти были залатаны столь искусно, что ни разу за целый год не обеспокоили меня своим наличием.
Это напоминало запрограммированную для определённых целей амнезию, и теперь я хорошо понимал эти цели. Знание, которое вырвалось из чёрных дыр моей памяти, несло такую угрозу для моего рассудка, что он ещё год назад заключил это знание в герметичную бутыль и похоронил где-то глубоко-глубоко, – так, чтобы о нём забыли не только ум, но даже чувства и тело. Однако теперь джинн был выпущен. То, что являлось моим «я», начало разваливаться на куски.
Я вспомнил, что однажды Вероника предупреждала меня об этом.
– Память, – сказала она тогда, – это бездонный колодец, где водятся чудовища, способные убить одним взмахом хвоста. Человек забывает всё, что увидел на границе своей человечности. Иначе невозможно; иначе чудовища пожирают то, что человек так старательно охраняет и считает самим собой.
– Что это такое, граница человечности? – недоумённо спросил я.
– Место, где заканчивается человеческая идентичность. Дальше начинается сумеречная зона, и тот, кто попадает сюда, больше не воспринимает себя человеком. Чаще всего к этой границе мы подходим во снах, которые снятся изнутри других снов и которые потом полностью стираются из памяти. Но такие, как ты и я, стоят у этой границы постоянно, даже когда бодрствуют, и мы должны быть готовы в любой момент встретиться с безумием.
Я непроизвольно вздрогнул и воскликнул:
– Но почему?
– Мы сунули нос за границы, а всякий, однажды побывавший в сумеречной зоне, даёт обет вечного поиска, – пояснила Вероника. – Отныне нам
