ни слова, лицо его выглядело непривычно озадаченным. Итайв неуверенно направился за ним в рубку управления. Подойдя к панели планетарной навигации, капитан хмуро принялся рассматривать какие-то электронные документы. Штурман встал у штур-блока, делая вид, будто тоже чем-то занят. Прошло немало времени, прежде чем Баграх обратил на него внимание.
– Что делаешь? – спросил он металлическим голосом.
– На самом деле, я не знаю, что мне делать, – ответил тот, криво улыбаясь.
– Доу-Дорк в сельве?
– Да.
Итайву показалось: что-то дрогнуло в этот момент в лице капитана. Скорее всего, просто показалось. Или же он впоследствии вспоминал этот миг так, с чем-то в этом лице дрогнувшем. Хотел вспоминать так.
– Завтра я намерен организовать ещё одну экспедицию, – продолжил капитан тем же голосом.
– Но мы же собирались улетать завтра…
– Ты пойдёшь со мной, – перебил его капитан, как будто и не заметив сказанного штурманом.
Итайв посмотрел внимательно на него, но совершенно ничего не смог прочесть в его профиле. Но странное ощущение озабоченности капитана всё же не покидало его. Внезапно за их спинами возник Доу-Дорк, робкими старческими шагами войдя в каюту. В руках он держал пышный пучок каких-то не то перьев, не то листьев, пестревших всеми красками бушующими за бортом.
– Вы завтра отправляетесь обратно, – начал он застенчиво улыбаясь, – Можно, я оставлю вам в память это. Это опáвшие цветы, они не причинят вреда, не прорастут никуда, и… вам не придётся за ними бегать по кораблю… – он зачем-то неловко погладил букет свободной рукой.
И в этот момент в лице Баграха действительно что-то пронзительно поменялось, словно лопнула какая-то нить – одна из тех, которыми поддерживалась вся эта дикая суровость его лица. Итайв вновь отвернулся к носовому иллюминатору судна, сморщившись от вроде бы ничем не обоснованного чувства вины, смешанного с липким предчувствием чего-то нехорошего. Ему резко захотелось выйти из рубки, но он побоялся, что может обидеть тем самым Доу-Дорка.
– Доу, – услышал он мягкий голос Баграха, – Мы не улетаем завтра.
Чем дальше они углублялись в сельву, тем непонятней и непривычнее она становилась. Всё вокруг менялось. Вырастали новые, невиданные колонии деревьев, обросших сложнейшими конструкциями, отличающимися чётким разграничением форм и цвета, огромные лесные проплешины, почему-то всегда совершенно круглые и поросшие одним и тем же низким кустарником, густота которого увеличивалась к центру. Порой на их пути попадались огромные деревья-башни, представлявшие собой целые многосложные симбиотические сообщества – как предполагал про себя Итайв. Порой встречались и мелкие ручейки, и достаточно широкие реки с прозрачной, кристально-чистой водой. Но и они не были лишены жизни, – всё прибрежное дно обнаруженных водоёмов
