казалось, что Джайлс Пруст – единственный среди всех полицейских, кто не просто верит в то, что я не убивала моих крошек, но точно это знает, как знали мы с Полом. Он понимал, что никакая я не детоубийца, видел, как сильно я любила моих бесценных мальчишек. И вот он теперь снова у моей двери, с какой-то женщиной. Ее я не знаю, но по выражению его лица сразу поняла: сегодня ничего хорошо ждать не стоит.
– Просто скажите мне, – сказала я, лишь бы все поскорее закончилось.
– Это констебль Урсула Ширер из отдела защиты детей, – произнес сержант Пруст. – Простите меня, Хелен, но я пришел арестовать вас за убийство Моргана и Роуэна Ярдли. У меня нет выбора. Мне очень жаль.
Его сожаление было абсолютно искренним. По его лицу было видно, что ему это ужасно неприятно. Боже, как же в тот момент я ненавидела его начальство! Не из-за себя, из-за него. Неужели никто из них к нему не прислушался? Ведь все это время он наверняка доказывал им, что они травят убитую горем мать, которая не совершила ничего дурного. Я – такая же жертва, как и мои мальчики.
Сколь ужасным ни был для меня момент ареста, я никогда не думаю о нем отдельно от Джайлса Пруста, о том, как он тогда себя чувствовал. Наверняка он чувствовал себя таким же беспомощным, как и я, неспособным убедить начальство посмотреть правде в глаза. Пол постоянно твердил мне, что полицейские все как один настроены против меня. Он не хотел, чтобы я тешила себя наивными иллюзиями – мол, в будущем это лишь усугубит мои страдания.
– Согласен, на вид Пруст приличный человек, но он прежде всего полицейский, не забывай об этом, – не раз увещевал меня муж. – Его сочувствие вполне может оказаться хитрой уловкой. Давай лучше думать, что они все настроены против нас.
Я не соглашалась с Полом, зато хорошо понимала его чувства. Такая позиция придавала ему сил. Сначала он не верил даже самым близким родственникам, нашим родителям, братьям и сестрам. Ему казалось, что они не на нашей стороне.
– Они говорят, что ты не могла этого сделать, – твердил он, – но откуда нам знать, говорят ли они это от души, а не потому, что мы ждем от них таких слов? Что, если у кого-то все-таки имеются сомнения?
До сего дня я убеждена: никто из родственников, моих или Пола, ни на миг не усомнился в моей невиновности. Они все видели меня с Морганом и Роуэном, видели, как я самозабвенно любила моих мальчиков.
Нам сказали, что Пола ни в чем не обвиняют. Ему также разрешили поехать вместе со мной в полицейской машине, что было для меня великим облегчением. Он сидел с одной стороны от меня, сержант Пруст – с другой. Констебль Ширер вела машину, которая везла нас в полицейский участок в Спиллинге. Всю дорогу я рыдала. Еще бы, ведь меня против моей воли увозили из моего любимого дома, где я была так счастлива – сначала с Полом, затем с Полом и Морганом, затем и с Роуэном… Сколько приятных воспоминаний связано с ним!
Как они могут делать это со мной после того, что мне довелось пережить? На миг меня охватила ненависть ко всему миру. Зачем он нужен, этот мир, если он причиняет мне такие страдания! И тут мне на плечо легла
