он в пустоту. – Безотказная штука. Сложно сказать, сколько раз я прикладывал его к своей голове. Уверен, что, решись я, он не подвел бы. Бабах – и никаких тебе коллизий. Знаешь, почему я не сделал этого?
– Почему же? – сам себе ответил Конрад.
– Струсил. Постоянно думал о том, как семья переживет мою смерть.
– Разве это трусость?
– Самая подлая ее разновидность, которая способна себя оправдать. Вокруг меня гибли сотни таких, как я.
– Зачем ты рассказываешь мне это? Пиши.
Молча придвинув стул ближе к машинке, мужчина застучал пальцами по ее клавишам.
У меня был армейский приятель. Джон Смит, черт его подери! Смешно. Ну, пусть его звали бы каким-нибудь Джеральдом или хотя бы Джеймсом, но нет. Джон – белобрысый парень из сельской местности, каких тысячи. Родился и вырос где-то неподалеку от Лестера. У того, кто хоть раз слышал его разглагольствования на тему их домашнего пива и сыров, не возникало ни малейшего сомнения в том, что этот чудак планирует всю жизнь провести в своей дыре среди коровьих лепешек и грудастых селянок. Кто-то, конечно, завидовал его жизнелюбию и неприхотливости, но большинство все же относилось к нему с некоторой неприязнью, считая недоразвитым. Я, тем не менее, любил его. Он в каком-то смысле напоминал мне о том, что за пределами всего этого безумия есть нормальная человеческая жизнь.
В тот вечер, который постоянно всплывает в моей памяти, шел сильный дождь вперемешку со снегом. Холод собачий, мы промокшие и продрогшие, а Джон знай себе рассказывает какую-то дурацкую историю, которая, как он утверждал, произошла с кем-то из его знакомых.
– И вот заходят, значит, эти горе-грабители с особняк, – стараясь прикурить на ветру, в перерывах между затяжками говорил он. – Ну, возможно, это и не особняк вовсе, если судить по твоим меркам, но ты должен понимать, что в наших краях любая лачуга с целой крышей может считаться настоящим дворцом. В общем, заходят они и сразу натыкаются на старуху. У нас такая старушенция жила – если б ты ее увидел, то понял бы меня. Если ее нарядить в черный плащ с капюшоном и косу в руки дать, то, хочешь – не хочешь, а обделаешься со страху. Ее мало кто видел, но те, кто встречал, рассказывали про нее всякие ужасы. Ну, эта парочка перед визитом для храбрости хорошенько приняла на грудь, так что им вроде как все нипочем. Старуха с места не двигается да на них зыркает глазищами, но все зря – не боятся они ее, и все тут. Отдавай, говорят, деньжищи, карга! Знаем, мол, что их у тебя куры не клюют. А та стоит. Причем нагло так стоит, прислонившись к стене плечом и как бы подбоченившись. Мужикам такое неуважение совсем уж оскорбительным показалось, и они к ней поближе подступили и давай прямо перед носом у нее кинжалами размахивать. Не знаю, что у них там было из оружия с собой, может быть, и вообще ничего не было, но это не так важно. Короче говоря, дошло до того, что кто-то из них, наконец, нечаянно дотронулся до старухи – она и упала, как стояла, на пол плашмя. И, представляешь, разбилась ко всем
