окном клубился туман, разлапистый, как неубранная постель, сквозь него проступали силуэты деревьев, обычных деревьев, но сейчас похожих на Лес, если, конечно, Лес можно себе представить. Папа рассказывал, она пыталась, ей даже снилось несколько раз – но никогда же не знаешь, правильно ли тебе снилось. Папа ни разу раньше не брал ее с собой. Раньше ее было с кем оставить.
– Эппл!
На папин голос наложился дробный стук, мелкий, как дождь. Ногтями по стеклу, мокрому от тумана. Стучали не в ее окно, в папино, однако, прилипнув носом к стеклу, Эппл разглядела высокий темный силуэт сбоку. Нед пришел. Раньше он никогда не заходил, они с папой и остальными встречались где-то там, далеко, на бывшей станции, за которой начиналась дорога в Лес. Мама не пускала Эппл даже туда, ни одна мама в поселке не пускала туда детей. Но теперь все другое, и вспоминать нельзя. Зато можно идти с ними – если, конечно, они ее не убьют уже сейчас за то, что так долго копается.
Папа за дверью о чем-то коротко переговорил с Недом и заглянул к ней. Спросил коротко, но без раздражения и злости:
– Готова?
Эппл затянула веревочку на рюкзаке:
– Кажется, да.
– Пошли.
Она вышла в папину комнату, волоча за собой рюкзак, и Нед, одетый по-лесному, в комбинезоне, болотных сапогах и рукавицах, в полупрозрачном дождевике, в шапке под остроконечным капюшоном, улыбнулся, поднимаясь навстречу.
– Сколько тебе лет?
– Тринадцать.
Не любила она свой возраст: двенадцать еще ничего, возраст детей из всех приключенческих книжек, четырнадцать – уже почти взрослость, а тут что-то аморфное, никакое, посередине. Но Неду, конечно, было все равно. Кивнул, спросил еще:
– А почему Эппл?
– Мама придумала. Говорила, я похожа.
Замялся, прикусил губу и неловкость, поправил шапку. Отозвался мгновением позже, чем надо бы:
– Похожа, да.
Папа шагал, не оборачиваясь, его фигура стала размываться в тумане, и Нед прибавил ходу, слегка подтолкнув в спину Эппл. Шли уже долго, наверное, скоро станция, где собираются остальные. А если кто-нибудь окажется против, чтобы она шла в Лес? Большая, не по размеру, шапка наползала на глаза, поправлять ее под дождевиком руками в толстых перчатках было очень неудобно. К тому же Эппл приходилось слышать не раз и не два, что никакая шапка в Лесу не спасает.
Но если не верить, как можно вообще ходить в Лес?
Ничего, мысленно твердила она, глядя из-под вязаного края вниз, в топкую грязь под ногами. Папа сто раз был в Лесу, а Нед, наверное, целых двести. А вот мама не была ни разу… Не надо вспоминать, не надо бояться, только так получится когда-нибудь понять. Правда, папа говорил – давно, раньше, когда об этом разговаривали вслух, – будто в Лес ходят вовсе не надеясь разобраться, а просто потому, что так надо, только так удается удержать равновесие. Хлипкое, какое-никакое. Но оно все-таки держится, и поэтому каждый раз снова надо идти.
Теперь он так уже не говорит и, наверное, не
