style="font-size:15px;"> – Зачем? – равнодушно уронила она.
– Отменить?
– Не надо, – королева перевела дыхание. – Я хочу видеть сына. Немедленно.
Советник пожал плечами.
Сейчас он скажет, что в этом нет никакого смысла, что до конца турнира ничего не изменится, а на турнире она обязана присутствовать ради спокойствия народа или хотя бы из уважения к традициям. Если бы он сказал что-то подобное – она бы забыла, навсегда забыла о тех заслугах, что давали ему право на дерзость!.. И, кстати, была бы счастлива наконец об этом забыть.
Но Литовт произнес:
– Идемте.
Под ногами хлюпала грязь, щедро сдобренная конским навозом, и приходилось приподнимать подол платья так, что обнажались щиколотки. Нахальные оруженосцы, да и некоторые рыцари, высовываясь из шатров, отпускали по этому поводу непристойные шуточки. Королева не обращала внимания. Достаточно того, что Литовт, без сомнения, хорошо запоминал их лица и родовые цвета. Подул ветерок, и слева отчетливо потянуло тяжелой вонью отхожей ямы. Каталия зажала нос краем черной накидки.
Эжан. Ну что, что ему здесь делать?!..
Прошло несколько вечностей, прежде чем советник молча распахнул перед ней скрипучую дверь приземистого дощатого строения – и отступил в сторону. Королева пригнулась и вошла – одна.
В нос ударил крепкий запах, куда сильнее, нежели снаружи – но и здоровее, природнее. Пахло лошадьми. Терпким потом, навозом и сеном. В полумраке фыркали и шептались длинные морды, выглядывая из-за перегородки импровизированной конюшни. Одна из них доверчиво ткнулась прямо в грудь слишком близко подошедшей Каталии.
Зачем Литовт привел ее сюда? Неужели ему донесли, что… Но это бессмыслица!
Шорох в углу резко выбился из общей гаммы шелестящих лошадиных звуков. Королева обернулась. И в одно мгновение, еще не видя человека, остро поняла, что это действительно ОН. Тот, кого нужно обнять, прижать к груди, увести отсюда и больше никогда не отпускать от себя ни на шаг…
Коротко и холодно:
– Как это понимать, принц Эжан?
Темный силуэт у лошадиной перегородки вздрогнул и остановился.
– Матушка…
За последний месяц его голос, не ломаясь, вдруг стал ниже на целую октаву. Вместо мальчишеского дисканта мягкий баритон – словно чужой, даже страшно. Она слегка передернула округлыми плечами под черным кружевом. Нет, вовсе не чужой, зачем себя обманывать? Страшно прямо противоположное: слишком знакомый у него теперь голос…
– Матушка, что… что вы здесь делаете? Как вы…
– Что ТЫ здесь делаешь? – оборвала она. – Как ты посмел решиться на такую неслыханную… глупость?!
Эжан шагнул вперед, и рассеянный свет от дверной щели нашел его лицо. Боже мой, его лицо… Тоже в считанные недели возмужавшее, чеканно затвердевшее – если не считать по-детски дрожащего сейчас подбородка с темной порослью несерьезной бороды.
