этого не отнимет. Теперь я вдовая леди Маргарет Поул, как когда-то была леди Маргарет Поул, супругой лорда Поула. Но важно то, что имя сэра Ричарда не похоронят вместе с ним. Я его сохраню. Я могу спрятать свою истинную суть за этим именем, даже в смерти муж будет меня оберегать.
Я рожаю мальчика – сына, который не узнает отца. В минуты слабости, когда мне вручают младенца, я начинаю плакать над его пушистой головкой. Это последний дар моего мужа и последний ребенок, которого я родила. Последняя возможность любить невинное создание, которое от меня зависит; как я любила брата, зависевшего от меня. Я целую влажную макушку и чувствую, как стучит сердце младенца. Мой последний, самый драгоценный ребенок. Боже, дай мне его сберечь.
Я оставляю покои роженицы, чтобы помолиться перед новым памятником, на котором значится «Сэр Ричард Поул», поставленным под окном нашей церквушки. Король прислал мне в дар сто пятьдесят семь ноблей на траурные одежды для меня и крестьян; из этих денег, если правильно ими распорядиться, можно оплатить и поминальный пир, и даже надгробный камень. Я вызываю мажордома, Джона Литтла, чтобы сказать, что довольна тем, как он вел дела.
– И еще Его Светлость король прислал вам разрешение взять взаймы сто двадцать ноблей из состояния вашего сына, – говорит мажордом. – Так что до Рождества мы продержимся.
– Сто двадцать ноблей? – повторяю я.
Это не лишнее; но едва ли это можно назвать королевским даром. Щедрости тут нет. Тюдорам придется сделать что-то большее, если они хотят, чтобы мы не замерзли.
Тем временем все деньги идут не в ту сторону: от нас – им. Мои мальчики должны стать королевскими воспитанниками, поскольку их отец умер, а они еще дети. Для меня и для семьи это разорение. Все доходы поместья пойдут королю, будут уходить в королевскую казну, пока мой сын не вырастет и не сможет принять наследство – или то, что останется от него после того, как ему пустят кровь в королевской казне. Если король пожелает срубить все деревья на дрова, он может это сделать. Если захочет зарезать всех коров, никто его не остановит. Все, что я могу брать, это вдовье содержание – треть ренты и доходов, – всего сорок ноблей за целый год! Король Генрих предлагает мне ссуду из того, что когда-то полностью принадлежало мне; я не могу испытывать благодарность.
– Сто двадцать ноблей помогут нам продержаться до Рождества? А что будет после? – спрашиваю я мажордома.
Он просто смотрит на меня. Он знает, что не от него ждать ответа на этот вопрос. Знает, что ответа нет и у меня. Знает, что его вообще нет.
Приходит и минует Рождество, мы не устраиваем пир для крестьян, на Двенадцатую ночь дети получают самые скромные подарки. Я объявляю, что мы все еще в трауре, но в деревне шепчутся, что так дела не делаются и в прежние времена было лучше, благородный рыцарь сэр Ричард устраивал превосходный пир для домашних и для всех крестьян, он помнил, что время сейчас холодное и голодное, что хороший обед кстати тем, кто кормит множество ртов, и бесплатные дрова тоже
