style="font-size:15px;"> – Так Джонни и в самом деле…
У меня не хватило сил закончить фразу.
– Вы уже слышали? Да, он умер.
Я уловила в трубке отзвуки мужского голоса – кто-то вошел в комнату на другом конце города и заговорил с Марией.
– Это Тони? Мария, дай мне его, пожалуйста…
Мария объяснила ему по-итальянски, кто звонит. Должно быть, он сразу же взял у нее трубку, потому что уже через мгновение я услышала его голос:
– Алло!
– Тони, неужели это правда? – вырвалось у меня. – Я просто поверить не могу… Как он мог?
– Ты меня спрашиваешь? – мрачно спросил Тони.
– Прости, пожалуйста, – пробормотала я.
Он вздохнул, видимо, пытаясь подобрать какие-то слова – и не находя ни одного.
– Мы всю ночь не спали, – сказал он. – Мама только что уснула. Лучия уговорила ее лечь.
– Лучия тоже у вас?
– Конечно.
Вот, значит, как. А мне даже никто ничего не сказал. Впрочем, чему я удивляюсь – ведь для них я была никто.
– Прости, я не могу сейчас говорить, – сказал Тони. – Если сможешь, приезжай, пожалуйста. Любая поддержка нам очень нужна.
– Конечно, – воскликнула я, – я приеду, как только освобожусь!
Едва рабочий день закончился, я поспешила к своему автомобилю и даже не сняла нарукавники, которые обычно надевают машинистки, чтобы предохранить одежду от преждевременного стирания и летящей с лент машинок черной пыли. Только уловив чей-то вопросительный взгляд в доме Серано, я опомнилась, поспешно сняла их и убрала в сумочку.
Ателье было закрыто, но в дверь то и дело звонили все новые и новые люди, которые пришли выразить свои соболезнования и спросить, не могут ли они чем-то помочь. Роза сидела в гостиной в очень красивом черном платье, отделанном кружевом. Черты ее лица словно стали суше, углы рта трагически оттянулись книзу, глаза поражали нездоровым, каким-то нездешним блеском, и в волосах стали явственно видны тонкие седые пряди. Мне казалось, что мою скорбь не выразят и тысячи слов, но в действительности меня хватило только на беспомощное:
– Миссис Серано, мне так жаль… Так жаль!
Она распахнула объятия, и я бросилась к ней и зарыдала у нее на плече. Потом кто-то отвел меня и усадил в углу, и, вытирая слезы, я увидела, что это Лучия, находившаяся на последних неделях беременности. Она сильно располнела и еле передвигала распухшие ноги, и мне стало стыдно.
– Лучия, простите, ради бога, что я причиняю столько хлопот… Может быть, вам лучше сесть? – Говоря, я поднялась с места.
– Нет-нет, не волнуйтесь, со мной все хорошо, – замахала она руками.
– Вы уверены?
– Ну конечно, уверена.
Отец Розы находился тут же, и меня поразило потерянное выражение его лица. Что он должен был чувствовать, потеряв внука, которого любил и которым в глубине души наверняка гордился?
