о детском восприятии Ноябрьских праздников, которые полностью девальвировались в более старшем возрасте? О многотысячных демонстрациях с песнями, воздушными шарами и транспарантами? О торжественных маршах и лозунгах по мегафону, которые многократным эхо гулко отражаются от сплошной гряды зданий широкого проспекта? Конечно, это ощущение гулкости и многократно повторяющегося эхо было скорее чем-то внутренним, поскольку машины сплошным потоком снующие по проспекту Мира шумели по-другому, но возможно Аня просто поотвыкла от него за последние два с половиной месяца и что-то добавило ее сознание. Вскоре ей уже стало казаться, что в такт этому примерещившемуся эхообразному гулу звенят рассыпчатым звоном бубенчики на дурацком колпаке огромного скомороха, который скачет прямо по головам людского потока, и крышам автомобилей, и машет разноцветными флажками, а где-то вдалеке сквозь непрерывный праздничный гул пробиваются нестройные дребезжащие такты военного духового оркестра.
Это было даже не видение, а так, внутреннее ощущение, встроившееся во внешний пейзаж, к тому же неуместное на десятый день после смерти горячо любимой мамы. Впрочем ничего сверхъестественного в нем не было, возможно это непривычное ощущение возникло после люминала и долгого сидения дома. Аня подумала, что ее состояние каким-то образом связано с ноябрем, и середина ноября вполне соответствует ее настроению, ей нравится этот гулкий серый день, сквозящий хрустом и упругостью, и что, напротив, нежный майский ветерок, доносящий ароматы сирени или ландыша был бы сегодня совершенно неуместен, и именно тогда она бы прогуливалась с чувством ненужности и неуместности в этом мире, не говоря уже о том, чтобы очутиться в сей момент на черноморском побережье среди благоухания магнолий, миртов и левкой среди тысяч полураздетых загорелых отдыхающих – это, наверное, сейчас было бы поистине ужасно! Но вот как раз ноябрьская предзимняя сквозящая праздничность, скорее идущая изнутри, чем снаружи, очень хорошо вписывалась в ее душевное состояние. Сердце Ани забилось сильнее от предчувствия грядущих перемен, возможно даже какого-то чуда, а затем сами собой стали рождаться строки, словно чей-то беззвучный голос – скорее мужской, чем ее собственный, произносил стихотворение-комментарий тому состоянию, во власти которого она очутилась, выйдя на улицу. Впрочем, этот стихотворный комментарий не во всем соответствовал окружающему ее городскому пейзажу:
С утра прозрачные флажки
Предзимья в воздухе полощут.
Берез прозрачные стяжки
На черно-белом платье рощи.
На голых ветках стынет свет,
Хрустит земля при каждом шаге,
И клена четкий силуэт
Застыл гравюрой на бумаге.
Сухой, морозный, гулкий день…
Так отчего
