разговаривал с Данией на русском языке – чисто, без акцента, однако подчеркивая каждое слово, вычеканивая предательство.
– Кому ты продался, собака? – Джемал смотрел прямо перед собой. А перед ним стояли, вытянувшись в струнку, его подчиненные. – Продался русским? Отвечай, на каких условиях ты собирался передать в ГРУ секретную информацию?
– Я... – Дания тяжело сглотнул. – Я хотел обговорить с... Телешевским условия.
– Какие условия? Мне что, из тебя каждое слово вытаскивать?
– Я обещал дать официальные показания на своих непосредственных начальников, которые 7 августа дали мне приказ вывести наших... грузинских миротворцев из миротворческой группы, оставив русских военнослужащих одних. В обмен на это я хотел потребовать гарантий для моей семьи. Я хотел вывезти жену и сына...
– Сколько твоему сыну?
– Восемь.
– Восемь. Продолжай, – разрешил Джемал.
– Их нужно было вывезти из Грузии.
– Куда именно?
– Мне было все равно куда – хоть в Южную Осетию. Но только ненадолго, на считанные часы.
– А потом? – Шавхелишвили усмехнулся, легко угадывая мысли Дании. – А потом – в российскую глубинку, да? Никогда еще снежные российские просторы не манили грузинского офицера так сильно. – Странно, но в голосе Джемала не было и капли издевки. – Ты рисовал в голове натуральные «заносы» и был счастлив в воображаемом домике, из трубы которого валил дым. На километры вокруг никого, только ты и твоя семья. Настоящее счастье. Покой, к которому ты стремился последние несколько месяцев. Или недель?
Дания промолчал. Его замучили совесть и страх. Это они сломили его. А сейчас его добивал громила-полковник из госбезопасности. В голове каким-то чудом промелькнули слова из книги или кинофильма: «Боевой дух – хрупкая вещь. Его легко сломить. Но также возможно восстановить». Последняя фраза виделась ему плевком судьбы...
– Неужели ты думал, что тебе, офицеру грузинской армии, позволят предать свою родину? – продолжал Шерхан. Он покачал головой, и даже густые брови его поползли вверх. Казалось, он не верил своим словам. – Нет, ты ее пока не предал. Ты только ступил на дорогу предательства. Обвинив родину раз, ты выдвинешь против нее другие обвинения – обоснованные и нет. Ты войдешь во вкус. Мне это очень знакомо. Не ты первый, не ты последний, кого я обламывал. Зубы у тебя еще пока целы. Понимаешь, о чем я говорю?
Вот сейчас Дания неоправданно затянул с ответом, и Шавхелишвили напомнил ему, что время лирических отступлений закончилось. Он ударил Данию, и тот повалился на пол, собирая лицом грязь с заплеванного пола. Он был похож на громадную креветку, выброшенную на берег.
«Время заката вышло», – подумал вдруг Шавхелишвили. Он запомнил тот момент, когда лучи уходящего за горизонт солнца целеуказателями прорвались через дыры в крыше и стенах, а время как будто остановилось. Для всех, кто находился
