выглядело вполне довольным. Глаза блаженно щурились, губы расплылись в улыбке, совсем бы добродушной, если бы она не открывала клыки в углах рта. Рожа идола лоснилась, натертая жиром, а член его был вздыблен, как горячий конь.
У стены напротив был привязан к железным кольцам, вбитым в стену, обнаженный мужчина – настоящий богатырь, виктиец. Он яростно пытался порвать свои узы и во все горло сыпал проклятиями и угрозами. Это его громоподобный голос, прорвавшись сквозь тяжелые двери и низкие коридоры, долетел до подземелья, до колодца с черной водой.
А между пленником и идолом низенькая полная женщина в темном балахоне и теплой шали разводила костер прямо на каменном полу. Больше в комнате не было ничего – ни мебели, ни ковров, только четыре горящих светильника по углам.
Женщина действовала ловко, без спешки и суеты, не обращая внимания ни на крики пленника, ни на насмешливый взгляд идола. Шаль сползла с ее головы, открыв шапку коротких, иссиня-черных, буйно вьющихся волос.
– Что кутаешься, Агат? Холодно? – раздалось от дверей.
Женщина вскинула голову и приветливо ответила перешагнувшему порог Алмазу:
– Мерзну, вождь! Такие скверные края: море холодное, земля заледеневшая!
Теперь, когда женщина подняла глаза, стало видно, что кожа у нее темно-коричневая, лицо круглое, с широким носом, большим ртом и темными глазами.
Пленник, замолкший при появлении незнакомца, вновь взорвался потоком брани:
– Твари, демонские подстилки, грязные колдуны, испепели вас Фламмар! Я, Улаф из потомков Хельма Дракона, порвал бы вас в кровавые лохмотья, если бы не…
Алмаз вскинул левую руку ладонью вверх – и голос виктийца оборвался. Пленник силился что-то крикнуть, но горло издавало лишь тихое сипение.
– Зачем, вождь? – огорчилась женщина. – Мне нравятся его вопли. И Тлолкалойо доволен. – Она кивнула в сторону красно-бурой статуи. – Тлолкалойо сегодня получит достойную жертву: не забитого раба, а истинного воина, могучего и бесстрашного.
– Накричится еще, – добродушно ответил Алмаз. – А пока пусть не мешает… О чем ты хочешь просить своего бога?
– Пусть откроет будущее. Двуцвет хочет узнать, доживет ли старший альбинский принц до того дня, когда ему суждено надеть корону.
Алмаз рассеянно кивнул. Его не особенно занимала политика.
Тем временем Агат закончила разводить костер, сняла шаль и сбросила балахон, оставшись обнаженной. Теперь видно было, что она немолода. По лицу возраст читался с трудом, но тело – обрюзгшее, с отвисшим животом и потерявшими упругость грудями – говорило о том, что зрелость женщины уже переходит в старость.
Не смущаясь под мужскими взглядами, просто не замечая их, Агат подошла к нише со статуей и взяла два предмета из ржавого железа, лежащие у ног каменного божества.
– Спроси своего бога заодно о судьбе Ожерелья, – попросил Алмаз.
Он не верил в божественную силу каменного истукана с труднопроизносимым именем, но в пророческие способности
