цепенея, впал в транс. Может, то состояние, которое я испытывал, будет неверно называть трансом, но других слов не подберу.
Я и был, и не был одновременно, ощущая очень странное, скорее неприятное чувство нервного взрыва. Я будто бы покинул телесную оболочку, и моя душа заполнила весь мир – я видел свое тело, бритоголовых музыкантов в оранжевых накидках, сухонького ламу в смешной шапке с гребнем, профессора Ости.
Я видел весь Париж, одновременно зрением человека, гуляющего по бульварам, и с птичьего полета. Я видел весь мир, я мог греть руки, катая в ладонях далекую звезду, и отряхивать с волос туманность.
Я все понимал, вот только перевести открывшиеся мне истины на человеческий язык не получалось – речь не могла вместить их. Это было все равно, что описать радугу, пользуясь черным и белым цветами.
Я все мог – и ничего не хотел, как пресытившееся божество. Для меня не существовало тайн и загадок, я видел прошлое и будущее – как мои далекие предки изгоняли саблезубого тигра из пещеры, как египтяне складывали великую пирамиду, как неустрашимые викинги подплывали к берегу и весело скалились в предвкушении разбоя, как бесшумно гремели пушки под Аустерлицем. Как в дыму и пламени сойдутся сотни танков близ какой-то русской деревушки, как взлетит громадная ракета, как медленно и грозно восклубится «гриб» чудовищного взрыва.
Я был везде и нигде, легким усилием мысли материализуясь там и тогда, где и когда хотел.
Трудно сказать, сколько прошло времени.
Мне показалось, что минула вечность, пока я не «сдулся», не вернулся в крошечное человеческое тело.
Очнувшись, я узнал, что минуло всего пятнадцать минут. Марсель Ости был бледен, у него по щеке текла кровь.
Профессор, запинаясь, объяснил, что, пока я лежал, как мертвый, многие предметы приходили в движение – стулья, книги, приборы. Один из стеклянных колпаков разбился, с силою ударившись об стену, и осколком порезало щеку Марселю.
И только один лама был доволен: он ласково щурился, кивал мне одобрительно и прищелкивал языком – «Большая сила! Очень большая!»
Норбу Римпоче пожелал поговорить со мной в уединении. Доктор Ости любезно предоставил нам свой кабинет.
Лама начал издалека, сначала выразив свое приятное удивление тем, что и в Европе есть люди, не чуждые духовной практики, затем помолчал и сказал негромко:
– Способен ли ты видеть то, что есть и чего нет? Можешь ли прозревать случившееся вчера, и то, что произойдет завтра?
– Предсказывать будущее? – перевел я его словарные изыски на язык европейского упрощения.
Лама улыбнулся и покачал головой.
– Предсказатели – это чернорабочие судьбы. Они видят туман, в пелене которого скользят полуразличимые фигуры, и гадают о том, что явил им промельк грядущего. Но зрящие мглу не увидят того, что скрыто в потемках. И лишь таким, как ты, чей мозг разбужен, дано увидеть то, что суждено.
– Я
