идеями и были его советниками (они же придумали термин «Новый курс»), говорил, что у Рузвельта был «сознательно созданный и продуманный облик для публичных выступлений. Роль, которую он всегда играл, была неотъемлемой частью его жизни». Пегги Бэкон отмечала, что ясный и прямой взгляд Рузвельта был «откровенным и чистым взглядом ловкого, как черт, и умного, но при этом такого невинного… великого старого актера»[164]. Рузвельт даже как-то обмолвился Орсону Уэллсу: «Знаете, Орсон, вы и я – два лучших актера в Америке»[165]. А однажды, посмотрев кадры кинохроники, в которых он увидел себя, Рузвельт улыбнулся и сказал: «Это во мне Гарбо проявилась»[166].
С другой стороны, всем было известно, что Сталин был непроницаем, как сфинкс.
Это была первая из трех встреч Сталина и Рузвельта, на которых не присутствовал Черчилль. И сам факт, что такие встречи состоялись, является лучшим подтверждением того, насколько влиятелен был Рузвельт: ведь британский премьер-министр приходил в ярость при одной мысли о том, что может оказаться не приглашенным туда. Он знал об этой встрече, знал и то, что его не пригласили, и по меньшей мере однажды обрушил свой гнев, вызванный этим, на своего врача, который попался под руку. Его очень задевало то, что он не был приглашен. При этом еще в 1942 году сам премьер-министр провел не одну, а целый ряд встреч со Сталиным в Москве, на которых обычно, но не всегда присутствовал Аверелл Гарриман. Целью этих встреч было лишь проинформировать Сталина об изменении ранее запланированных сроков операции «Оверлорд». «Моя поездка в Москву с Авереллом в августе 1942 года в целом проходила на более низком уровне» – так он это определил[167].
Все три встречи Рузвельта и Сталина были примечательны. Оба внимательно слушали друг друга и оценивали один другого. Они говорили о своих самых больших опасениях и самых сокровенных желаниях. Эти совещания не были похожи ни на какие другие: два руководителя обсуждали, как им обустроить послевоенный мир. Эти два человека занимались выработкой плана завершения войны. Они стремились достичь мира в свою эпоху.
В исторических описаниях этого периода двусторонним встречам Рузвельта и Сталина зачастую не уделяется должного внимания или о них не упоминается вовсе, несмотря на то, что Чарльз Болен составил стенографическую запись бесед в ходе этих встреч. Даже в знаменитой биографии «Рузвельт и Гопкинс», написанной Робертом Э. Шервудом на основе документов Гопкинса, о них говорится лишь вскользь, возможно, потому что Гопкинс не присутствовал ни на одной из этих встреч. В книге Гарримана «Специальный посланник Черчилля и Сталина», которую часто называют лучшим описанием Тегеранской конференции, эти двусторонние встречи едва упоминаются. Он лично присутствовал только на последней из них. Эти встречи не получили соответствующего освещения в истории еще и по той причине, что эта тема была слишком болезненна для Уинстона Черчилля, который не мог не только писать, но даже думать об этом. Черчилль считался главным историком
Arthur M. Schlesinger, Coming of the New Deal, 575–576.
Meacham, Franklin and Winston, 27.
Gunther, Roosevelt in Retrospect, 62.
Harriman and Abel, Special Envoy, 218.
