необходимо пройти медицинскую комиссию и сдать вступительные экзамены. Ты поступишь на факультет по специальности “радиоаппаратура для авиации”. Когда ты закончишь учебу, мы предложим тебе (вновь многозначительно подчеркнул он) интересную перспективу».
… Покажите мне в Москве 17-летнего парня, в то время решившегося воспротивиться органам. Если они того желают, надо это делать. У них все на обозрении. Но почему меня посылают непременно в техническую службу радиосвязи? По физике у меня в школе была только тройка… Может, после учебы определят в радисты или шифровальщики? В моем представлении рождались размытые картинки, как в шпионских фильмах, которые я видел: мужчина в наушниках, попискивающая морзянка в полутемном подвале…
«Согласен, – ответил я. – Куда мне подавать вступительные документы?»
Он продиктовал мне адрес приемной комиссии, добавив, что медицинскую комиссию необходимо проходить на секретном военном объекте рядом со стадионом «Динамо».
«Там проверяют всех пилотов, – пояснил он. – Там же пройдешь экзамен на профпригодность».
К моему большому удивлению, медицинская комиссия оказалась самым сложным вопросом из того, что мне предстояло. Целых пять дней меня гоняли по врачам. Постукивали, просвечивали, мучили на каких-то симуляторах, запирали в камерах и крутили на центрифугах, будто мне предстояло попасть в космонавты, а не в гражданскую авиацию. Наконец я держал в руках долгожданное заключение: «Готов к полетам без ограничений».
Институт, куда я подавал документы, был в Киеве. Но вступительная комиссия в то время находилась в Москве в Центральном аэропорту, куда мне было недалеко добираться – всего каких-то пять троллейбусных остановок от дома. На экзаменах я получил две пятерки и одну тройку – по математике. Общая оценка оказалась вполне достойной, и я уже чувствовал себя новоиспеченным студентом. Но когда на черной доске вывесили список принятых студентов, моего имени среди них не оказалось. Я вновь, и вновь пробегал глазами по списку, думая, что произошло недоразумение и мое имя забыли случайно. В списке значились имена кандидатов со средней оценкой гораздо ниже моей. Но моей фамилии нигде не было.
Медленным шагом прогуливаясь в сторону дома по Ленинградскому проспекту, я думал, что бы это значило. Честно говоря, я не особенно расстроился. Меня никогда не тянуло в небо, тем более работать с радиоприемниками. Поэтому неудача особенно меня не расстраивала, хотя было все же досадно и в то же время непонятно.
Уже какое-то время я казался себе чем-то вроде мяча, которым играют чужие властные руки. С этим пора было свыкаться.
Дома я демонстративно бросил в сторону учебник по математике:
«Все равно я поступлю в Институт кинематографии. Инженер из меня никогда не получится…»
Но мой отец не возмутился моему эмоциональному выпаду.
На следующий день опять появился Иван Иванович. С потупленной головой я пытался объяснить ему, что из его плана ничего не вышло. Получил подножку на математике, о чем сожалею.
