клочок земли, который Гардинер разрешал нам обрабатывать для самих себя, оленям все было нипочем.
– Да, – ответила я, хотя сама пожаловалась на вторжения оленей. Мэри Элла не любила много болтать с Гардинером. Она вообще не была мастерицей по части болтовни.
– С вами рассчитались? – задала Нонни свой каждо-дневный вопрос.
– Вот переодену мальчика – и отдам тебе деньги, – ответила я по пути в спальню. Гардинер платил нам гораздо меньше, чем остальным работникам. Зато разрешал нам жить здесь бесплатно, так что нам было грех сетовать.
Я положила малыша Уильяма на кровать и давай его щекотать, уж очень мне хотелось его рассмешить. Пару минут мы с ним катались по кровати, чтоб забыть дневные тревоги. Иногда мне бывало достаточно просто на него засмотреться, такой он был красавчик: кудри черные, атласные на ощупь, ресницы тоже черные, длинные и густые, и глазенки почти черные. Все это при том, что Мэри Элла даже светлее мастью, чем я. Мне не хотелось гадать, в кого малыш Уильям такой чернявый.
За окном зашуршали листвой деревья, и он повернул головку в ту сторону. Мы сперва боялись, что он глухой, потому что он не реагировал на звуки. Миссис Веркман и окружная медсестра Энн даже пугали нас школой для глухих. Теперь я ликовала всякий раз, когда он что-то слышал.
– Мама? – спросил он, глядя на окно. Пока что он освоил только это слово, и миссис Веркман утверждала, что это непорядок, потому что к двум годам ребенок должен произносить больше слов. Ох, и не нравилось же мне, что она вечно находила у него недостатки! Я убеждала ее, что просто он молчун, весь в Мэри Эллу, а не говорун вроде меня.
– Нет, это только ветерок, – сказала я, целуя его в шейку. – Мама скоро придет.
Хорошо бы это оказалось правдой!
Я прошла в кухню и усадила Уильяма себе на колени. Нонни мелко крошила для салата курятину, которой мы питались почти всю неделю. Уже смеркалось, а Мэри Элла все не возвращалась. Малыш Уильям был не голоден и упорно отталкивал мою руку с ложкой, разбрызгивая кашу.
– Вечно от него за ужином житья нет! – проворчала Нонни.
– А вот и нет! – возразила я. Я терпеть не могла, когда она так про него говорила. Не иначе нам с Мэри Эллой тоже доставалось в детстве от ее языка. – Просто ему нужна ласка. Правда, Уильям? – Я покачала его, и он повис на мне, как обезьянка. Миссис Веркман советовала больше не брать его на руки при кормлении. Пусть, мол, сидит за столом, хотя бы на полене вместо табурета, как мы с Мэри Эллой в детстве. Но мне нравилось держать его на коленях, к тому же так он меньше капризничал. Иногда, когда я сажала малыша Уильяма себе на колени, у меня в памяти вроде бы возникали ласки моей матери.
– Это вряд ли, – буркнула Нонни, когда я однажды поделилась этим с ней. – Она была не любительница тискать детишек.
Но я-то помнила! Может, и нафантазировала, что за беда?
Нонни вытряхнула из банки майонез и стала
