к тому, с чего начинал. Перемены касались других, но не Алика. Приходя к нему, я находил его все тем же клевым парнем, с которым можно было выпить вина и поговорить о чем угодно, легко и непринужденно, как в первые дни знакомства. Он снова был таким же милым и обаятельным, все так же по-мальчишески светились его глаза, все было впереди! И я верил, глядя на него, что ничего не потеряно, что жизнь продолжается, большая великая жизнь! И ведь так оно и было!
Долгое время он работал дворником, потом устроился сторожем в театр, а потом, спустя еще пару лет, его взяли продавцом в ларек. Теперь он довольно сносно зарабатывал, продавая часы и батарейки к ним, и даже заслужил особое расположение хозяина. Все это ему нравилось, он был не прочь примерить на себя роль доверенного лица. У хозяина было несколько ларьков, и он ежедневно снимал выручку, и когда по каким-то причинам не мог, за него это делал Алик. Каждый вечер он пускался в другой конец города на метро по ветке, на которой уже был размыв, и определенный отрезок нужно было проезжать на автобусе. Это было крайне неудобно, но именно в этом автобусе он встретил свою любовь.
Увидев ее впервые, он не осмелился пойти за ней и заговорить, просто стоял и смотрел, как она, выйдя на остановке, переходит улицу и скрывается в арке дома. Он не был уверен, что встретит ее снова, но судьба свела их почти сразу, на следующий же день. И тогда Алик, не искушая фортуну, пошел за ней.
Путь оказался недолгим – подойдя к одному из парадных девятиэтажного дома, она остановилась и вдруг повернулась к нему. То есть она не обернулась, а повернулась вся, словно отдаваясь ему сразу и навсегда.
– Вы меня преследуете, – скорее констатировала, нежели спросила она.
– Преследую, – подтвердил он.
– Хорошо, – сказала она. – Это очень хорошо.
С этого момента все начало развиваться стремительно. Если я напишу, что она въехала к нему в тот же вечер, это не будет выглядеть преувеличением, поскольку так оно и было.
Ее звали Юлей, и она была танцовщицей: миниатюрной, почти хрупкой, с длинными пышными волосами. Не знаю, что Алик любил в ней больше всего: ее точеную, будто вырезанную из жесткого дерева, фигуру, или ее большие, с некоторой безуминкой, глаза, или стройные крепкие ноги, а может быть, волосы, которые она каждый раз укладывала по-новому? Она была всегда веселой и такой жизнерадостной, что, глядя на нее, казалось, в жизни нет ничего, кроме этой радости.
Они сделали косметический ремонт, переклеив обои и постелив новый линолеум. Знаменитое канапе, помнившее тела многих женщин, Алик снес на помойку, туда же отправился диван из кухни, а их место заняли широченная кровать и кухонный уголок. Алик, поднатужившись, даже купил компьютер в довесок к видеодвойке и музыкальному центру. Теперь он мог набирать свои тексты на клавиатуре, но это не упростило процесс писанины: ему недоставало звука щелкающих клавиш, сопровождающих каждую букву, – сухих щелчков, сливающихся
