наелась, – погруженная в свои мысли, машинально отозвалась я. Подумала, что мне предлагают попробовать очередное блюдо. – Стоп! Что ты сказал?!
Генка некультурно вытер замасленные пирожками руки о скатерть и полез в свою сумку.
– Вот! – На стол передо мной легла цветная фотография.
– Это кто такие?
– Дай посмотреть!
Я выхватила из рук Вадика глянцевую фотографию размером десять на пятнадцать. Что тут у нас? Хм, высокохудожественный снимок: группа лиц, числом шесть штук, трое взрослых и три малыша. Граждане сгруппировались в оконном проеме, и фотограф выстроил кадр таким образом, что резные деревянные наличники веселенького зеленого цвета естественно обрамили картинку. Для этого три женщины в комнате встали в ряд, тесно прижавшись друг к другу плечами, а трое пацанов сели на подоконник, свесив исцарапанные загорелые ноги вниз.
– Это кто такие? – спросила я, с интересом изучая фото.
Где-же я совсем недавно видела такую затейливую резьбу по дереву? Ой, да это ж окошко спиногрызовской хатки! Вот они, резные наличники, прямо перед моими глазами, не на снимке, а в натуральном виде – покосившиеся, покривившиеся, с облупившейся краской, но вполне узнаваемые.
– Это семейство юбилярши в усеченном составе, с дочками и внучками, – объяснил Генка. – Вот, гляди! В платочке и розовой кофте с рюшечками – сама Капитолина Митрофановна. Ей тут лет семьдесят с гаком, уже неоднократно вдова, поэтому без мужика рядом. Справа от нее, в красных бусах, ее родная дочка, не знаю только, старшая или младшая, их у Капитолины вообще-то две. Слева вторая дочка, а перед ними внуки сидят.
– Три славных пацана, – кивнула я.
– Ошибочка вышла, – поправил меня Генка. – Два пацана и одна девчонка.
– Да какая разница, – отмахнулась я.
– Огромная! – Генка всплеснул руками и едва не смел с заваленного деревенскими харчами стола глиняную миску со сметаной.
Своевременно поймавший плошку Вадик посмотрел на Конопкина с укоризной.
– Большая разница! – продолжил тот. – Думаешь, откуда у меня снимок? Мне его эта самая внучка дала!
– Вот эта? – Я ткнула пальцем в толстощекого рыжекудрого малыша в ситцевых трусах и с грязными коленками, к одной из которых прилип ярко-желтый березовый лист.
– Ага, – кивнул Генка. – Только она с тех пор немного подросла и уже не гуляет по улицам топлесс. К моему великому сожалению, а то было бы на что посмотреть!
– Что, хороша внучка? – плотоядно облизнувшись, встрял в разговор Вадик.
Я пнула его ногой, чтобы не мешал, и спросила Генку:
– А когда они снимались?
– Ну, не знаю… Давно!
– А поточнее?
Я перевернула фотографию, чтобы поглядеть, не написана ли на обороте дата. Мои бабушка и дедушка, тоже станичники, всегда
