автобусной остановке – и домой.
– Может, нам следует перед этим хватить по глотку? Или ты спешишь?
– Нисколько. Если не считать, что Аси вот-вот доберется до дома.
– Ничего с ним не случится, если он нас немного подождет. Пошли, мне хочется с тобой поговорить. Нет ли здесь поблизости приятного уголка, где можно было б посидеть?
Он взял меня под руку и молодцевато, с неожиданной, даже жесткой хваткой повлек меня по тенистому переулку с уверенностью человека, точно представляющего, куда он идет. Остановился он у стеклянной двери уже знакомого мне банка. Повернул обратно. Оглянулся. Перешел на противоположную сторону. Посмотрел налево и направо. И вернулся ко мне.
– Оно превратилось в банк, – пробормотал он. – Давай тогда двинем до кафе Атара… если оно еще существует.
Он говорил на беглом иврите, который ничуть не портил музыкальный русский акцент.
– Когда вы в последний раз были в Иерусалиме?
– Давно. Очень. Пропустил возможность побывать в нем три года тому назад в последний свой приезд. Выходит, что не был здесь пять лет. Или чуть больше. Там, в Америке, я часто восхищался этим городом. И гордился им. Фотографии Иерусалима можно увидеть в любом офисе, относящемся к еврейской общине, – и это всегда Иерусалим в одном и том же наборе: Старый город, Стена Плача, Музей Холокоста… Все выглядит одинаково, красочно и очень мило. И нет ни одной фотографии этого убогого, переполненного людьми, серого треугольника улиц, в котором бьется и клокочет реальная жизнь Иерусалима и в котором взрываются все эти маленькие бомбы.
Рука об руку мы продолжаем свой вояж и входим в кафе Атара, посетители пялятся на нас, похоже, мы представляем из себя странную пару. Свободное место находится у дальней стенки – маленький столик, на который он кладет свою шляпу. Появившейся официантке он заказывает два кофе и после некоторого раздумья осведомляется о наличии пирожных. Более того, он хотел бы на них прежде взглянуть. Он серьезно обсуждает вопрос о пирожных с официанткой, бросая на меня время от времени быстрые взгляды, сопровождаемые улыбкой. В конечном итоге длинный разговор завершается выбором. Официантка удаляется, за ней уходит и он – вымыть руки. Я извлекаю свой блокнот и, ощущая теплую волну внутри, записываю:
«Тепло, ощущение его во всем теле, сверху донизу. Она искренне рада возможности поцеловать пожилого джентльмена. Постепенно и терпеливо она раскрывается перед ним, не спеша делать какие-либо заключения, избегая категоричных оценок. Помятая фетровая шляпа, небольшие усики, вид добродушный, но в то же время решительный. Прикосновение его руки. Судя по тому, как он выбирал пирожные, он – сладкоежка. Описать пирожное – но так, между прочим, без подробностей, так не похожий на сына отец…»
Он садится рядом со мной, он причесался, волосы его влажны, и капельки воды еще блестят на бровях, и выглядит он весь как-то лукаво – во всяком случае, именно это я записываю в свой блокнот, который тут же исчезает в моей сумке.
