было глупо. Однако, что ни говори, нужно быть очень своеобразной личностью, чтобы в первом часу ночи в чужой стране сквозь снежную бурю бежать на поиски девушки, с которой можно душевно поговорить о кабанах! И ладно бы хрюшками живо интересовался какой-нибудь датчанин, у них там свиноводство – занятие почетное, сам принц не чурается тетешкаться с поросятами, но японцу-то какое дело до русских свинтусов?!
Впрочем, я слышала про зарубежных чудаков, которые держат в своих шикарных домах хорошеньких розовых поросяток в бриллиантовых ошейниках – не в расчете на будущие антрекоты, а просто так, из бескорыстной (не гастрономического свойства) любви к животным. Эта оригинальная европейская мода вполне могла докатиться и до тихоокеанского региона.
– Так, может, данный господин привез с собой любимого четвероногого друга из Японии, а на обширных кубанских просторах потерял его? – предположила моя Нюня.
– Точно! – встрепенулась Тяпа. – По восточному календарю как раз наступает год свиньи! Возможно, японская делегация привезла с собой живой символ Нового года!
– Зачем? – не поняла я.
– Да мало ли зачем! – понесло фантазерку Тяпу. – Может, японские гости хотели вручить хрюкающий талисман нашему губернатору? Но презентационный кабан взял и сбежал, а этот милый человек убивается, потому что нес за неблагодарную свинью моральную и материальную ответственность!
Я с сомнением взглянула на милого японского человека и вздохнула. Видно было, что морально-материальная ответственность тяготит его чрезвычайно. Желая разобраться в происходящем, я вытянула из кармана мобильник и позвонила Семену.
– Мистер Кочерыжкин! – с великолепным оксфордским прононсом отрекомендовался Сэм по-английски.
Это означало, что он пьян, как сапожник. Я поняла, что Сема снимает стресс по той же самой народной методе, которую вчера вечером вполне успешно практиковала наша маленькая русско-японская компания.
– Сэм, это я, Татьяна! – с нажимом произнесла я, обоснованно опасаясь, что крепко поддатый Сэм на родную речь перейти не захочет. В пьяном виде он норовит перебрать все более или менее известные ему европейские языки. – Скажи, пожалуйста, у японцев в автобусе был кабан или поросенок – хоть какая-нибудь свинья?
– Айне майне кляйне швайне вдоль по штрассе побежал! – с чувством продекламировал Кочерыжкин на корявом немецком.
– Поросенок сбежал по дороге? – перевела я.
– Уи! – полиглот согласно всхрюкнул по-французски и отключился.
Я спрятала телефон и посмотрела на японца, огорчительно приверженного исключительно языку предков.
– Тяпнем! – от нечего делать вновь предложила я, надеясь, что второй дринк хоть немного уменьшит брешь в языковом барьере.
Мы снова тяпнули, и я выучила еще одно японское слово. Им стало имя моего нового друга: Чихара. Он, в свою очередь, тоже начал называть меня по имени, очень красиво и уважительно:
