упражнялись в вокале.
– Кто там? Кто там? – нетерпеливо подпрыгивая, возбужденно гомонил Масяня.
Ирка помчалась открывать дорогому гостю дверь и по пути размашисто перекрестилась на репродукцию шишкинской картины с тремя медведями, висящую в проеме между двумя большими шкафами.
– Слава тебе, господи! – воскликнула она. – Дождались! Теперь все образуется! Авось добрый папочка Курихин заберет от нас свою тронутую детку!
Как только Андрей Петрович вошел в дом и открыл рот, стало ясно, что святая медвежья троица приняла Иркину горячую молитву благосклонно.
– Добрый всем вечер, а вот и мы! – радостно возвестил отец блудной дочери. – Мы за Катюшей приехали!
По Иркиному счастливому лицу было видно, что вечер и в самом деле имеет тенденцию к существенному его улучшению. Я с интересом разглядывала толстяка, употребляющего вместо местоимения «я» монаршее «мы», и тут позади господина Курихина кто-то повторил:
– Добрый вечер!
Оказывается, местоимение «мы» объединяло Катькиного папу и еще одного представительного джентльмена. Просто мы не сразу разглядели его за шаровидным телом господина Курихина. Сам Андрей Петрович шутливо отрекомендовал своего спутника так:
– Это Вадим Иванович Тараскин, моя лучшая половинка! Прошу любить и жаловать!
– Добро пожаловать! – послушно откликнулась хозяйка дома.
Колян посмотрел на новых гостей с недоумением, качнулся ко мне поближе и опасливым шепотом спросил:
– «Голубые» они, что ли?
Я задумалась. Обычно люди называют своей половинкой мужа или жену. Супруги у Курихина нет, Ирка говорила, что он вдовец. Однако наличие у Андрея Петровича родной дочери, по идее, свидетельствовало о нормальной сексуальной ориентации. Хотя ориентацию ведь и поменять можно, нынче это даже модно.
Я внимательно рассматривала Катькиного папочку. Он не был похож на «голубого» той ярко выраженной разновидности, которая частенько встречается у нас на телевидении и в артистических кругах. Обычно это томные худощавые юноши с художественным беспорядком на голове и полным ртом чупа-чупсов. Андрей Петрович Курихин больше походил на другой стереотипный образ, с виду он был типичный «новый русский» из анекдота. Костюм на нем был солидный, дорогой, но не самый модный, такие «двойки» в полоску богатые банкиры и важные политики носили в прошлом году. В приталенном полосатом пиджаке толстый Курихин смахивал на арбуз, а помятый зеленый галстук, лежащий на выпуклом животе, напоминал прилипший к арбузу молодой лист хрена. Физиономия у арбузно-хренового тостяка была под стать общей огородной теме – самая простецкая, щекастая и курносая, с россыпью веснушек и лохматыми белесыми бровками. Такое жизнерадостное глуповатое лицо могло иметь пугало на грядке.
Пугало, однако, было богатенькое. Под распущенным галстуком поблескивала толстая золотая цепь, нагрудный карман пиджака, предназначенный
