лежала на полу, выгнувшись колесом. Судорога дергала её худое смуглое тело. Пятки сводило к затылку, как это бывает при столбняке… Тобольцев помнил наставления доктора, Он не растерялся, сбросил пиджак… Чернова прогнали. Он плакал, как женщина. А близорукий Иванцов, протирая очки, никак не мог рассмотреть, где голова судорожно бившейся больной, а где её ноги. Его тоже прогнали за негодностью.
Через час, измученные, с прилипшими ко лбу волосами, все вышли в столовую.
– Голубчик!.. Не уходите, останьтесь! – молила Таня Тобольцева. – Или лягте рядом… вон в той комнате…
– Спите, спите!.. Мы с няней подежурим.
Он всю ночь дремал в кресле, у постели больной, беспрестанно просыпаясь и прислушиваясь. Рука его, затекшая и онемевшая, держала руку Нины. И стоило ему только разжать пальцы, как черные глаза раскались в ужасе. И больная, задыхаясь, шептала:
– Куда вы?.. Не уходите!.. Не уходите!
III
Через неделю, отдохнувшие и очарованные лаской окружающих, обе девушки ехали в Крым, в имение богатого купца.
– Скорей, скорей! – торопил Тобольцева доктор_ – Дорог каждый день. У вашей Нины начинается скоротечная чахотка.
Но девушкам не хотелось ехать.
– Мы знаем теперь, что такое рай на земле, – говорила Нина Тобольцеву.
А Таня, целуя плакавшую нянюшку, успевшую искренне привязаться к сиротам, твердила зычным голосом:
– Ваш барин – ангел, нянечка! Нет такого другого человека на земле!
Иванцов раздобыл фельдшерицу, крестьянку родом, только что кончившую курс. Звали её Марья Егоровна. Но она долго колебалась и не давала ответа. Угрюмая, с увядшим лицом девушки, до тридцати лет не знавшей того, что называется личной жизнью, она произвела на Тобольцева тяжелое впечатление.
– Какая она несчастная, Иванцов! Но в чем дело?
Почему она не соглашается? Вы говорите, что она изголодалась?
– Семья одолела в деревне. Вся на её плечах. Ей место в земстве вышло… Боится потерять. А в Крым ей до безумия ехать хочется!
– Ах, Боже мой! Если только за этим дело… Вот что, Иванцов… Скажите ей, что я не тридцать, а пятьдесят рублей жалованья кладу ей на всем готовом, на полгода, на год, если надо. Только чтоб она Нину не бросала… А когда вернется, сам добуду ей место… Вы мне верите?
Иванцов горячими глазами обласкал лицо Тобольцева, стиснул его руку и, взволнованный, вышел.
Он знал, что вся эта поездка будет стоить Тобольцеву более двух тысяч рублей и что она поглотит остатки его капитала, растраченного им за границей… Иванцов от Зейдемана тоже знал, на что растраченного…
На вокзал провожать трех девушек явилась целая толпа молодежи. Марья Егоровна словно помолодела на десять лет.
– Я слов не нахожу, чтобы вас благодарить, Иванцов! Как ушла я тогда в первый раз от вас, прибежала в свой подвал, повалилась в постель и… стыдно сказать… всю ночь проплакала…
