семья со своими радостями и проблемами. Чем больше мы жили вместе, тем больше я понимал, что это все не мое. Страсти нет. Кровь застоялась и больше не бурлит. Вместо бури страстей и новизны ощущений – ровный и теплый семейный штиль. Не сказать, что это плохо, – просто не для меня. А он, мятежный, просит бури…
Я пробовал растормошить Светку: сначала экспериментами, ролевыми играми, но не пошло. Меня просто не понимали: что надо, когда и так все хорошо? Уткнувшись в стену непонимания, я начал замыкаться в себе.
Жена, видя это, от непонимания и невозможности что-то поменять начала впадать в депрессию. Выходила из депрессии, устраивала скандал и тоже уходила в себя. Так продолжалось полгода. В итоге мы развелись по обоюдному согласию сторон. Самое сложное, оказалось, объяснить семилетнему ребенку, почему мама и папа не будут жить вместе. С горем пополам, недоговаривая и придумывая на ходу, справились. И вот что странно: как только решились на развод, мы со Светой больше не ссорились. Друзьями, конечно, не стали, но и вражды не было. И если меня просили, я всегда помогал. По закону двадцать пять процентов от моей зарплаты уходило Светке, но на этом моя помощь не заканчивалась. Покупал одежду, школьные принадлежности, ну и так, по мелочи. В кино сходить на новый мультфильм или в парк, на роликах покататься, – это все папа.
После развода помыкался по съемным квартирам – надоело. Взял кредит, купил землю, поставил домик. Так и жил. С противоположным полом проблем не испытывал, потом Яна появилась. Как у Светки с этим вопросом, я не интересовался. Не мое дело. Хотя информация у меня все же была. Юный партизан не дремал и оперативно скидывал информацию в ставку главка.
И вот полгода назад появился у моей бывшей ухажер с далеко идущими планами. С Лешкой играл, по дому помогал. Работал он монтажником в каком-то «ООО» и финансовыми трудностями вроде не страдал. Весь такой положительный был поначалу. Но две недели назад его уволили. За что, не ведаю: вроде без криминала и даже не по статье. Но он запил и руку начал поднимать на Светку. Казалось бы, я тут с какого бока? А с такого! Во-первых, не чужой мне человек подвергается насилию, а во-вторых, все это безобразие видит мой сын. А детских психологических травм я своему ребенку не желаю. После того раза поговорили мы с Петей. Вроде понял. А теперь выходит, что нет. На нет и суда нет. Хотя есть – суд Линча. Пока ехал, всплывали системные сообщения, отмахивался от них: некогда. Все внимание приковано к дороге. Сколько, интересно, правил я нарушил? Затормозив и припарковавшись у подъезда, крикнул Лешке:
– Садись в машину, возьми мой телефон, поиграй. Если что, звони на мамин, я скоро.
И, не проконтролировав данные мною инструкции, забежал в подъезд. А что их контролировать, время терять? Да и сын к дисциплине приучен. На четвертый этаж взлетел, даже не запыхавшись. Звонить не стал – ключ был, им и открыл. Остановился в коридоре такой знакомой, но уже чужой двушки.
– Да это ты, мразь, во всем виновата! Как с тобой жить начал, так все криво пошло! – громко и с презрением в голосе сказал, как сплюнул, Петр. Затем послышался звук пощечины и вскрик.
