принесли бренди, миссис Перри завязала с Реем разговор о его картинной галерее. Призналась, что Инес упоминала о его планах открыть галерею в Нью-Йорке, и спросила, как она будет называться.
– Еще не решили. Может быть, просто галерея Гаррета, если не придумаем чего-нибудь получше. Надеюсь, мы найдем место на Третьей авеню.
Миссис Перри сказала, что любит живопись и у нее дома есть два Гогена и один Сутин[17]. Дом ее находился в Вашингтоне. Она казалась очень грустной, и Рей автоматически начал испытывать к ней симпатию, возможно, из-за того, что не знал причин ее печали, а если бы и знал, то ничего не мог бы с этим поделать. Он понимал, что никогда и не узнает этих подробностей, так как его знакомство с миссис Перри не продлится сколь-нибудь долго. Рей посматривал на Коулмана: не готовится ли тот уходить. Инес допила свой бренди. Смит-Питерсы собирались на выход.
– Нам сообщили, что в полночь будет вапоретто, и мы с Френсисом должны успеть на него, – сказала миссис Смит-Питерс. – Спасибо, Этель, все было великолепно.
– Вам обязательно так спешить? Ведь всегда можно нанять катер, – заметила миссис Перри.
Но они уже все решили, и Инес тоже объяснила Антонио по-итальянски, что им двоим нужно ехать со Смит-Питерсами, поскольку Эдвард хочет поговорить с синьором Гарретом. Антонио покорно встал.
– Эдвард, мы оставим тебе «Марианну», и ты с Коррадо сможешь отвезти Рея, – предложила Инес.
Коулман начал было возражать, но потом согласился:
– Ну ладно, если последний вапоретто уходит в двенадцать…
– Уверен, что это не так, – сказал Рей, хотя его одолевали сомнения.
– Возможно. – Инес посмотрела на Рея и улыбнулась. – Мы арендовали катер на четыре дня. Может быть, вы тоже покатаетесь с нами, если останетесь.
Рей кивнул и улыбнулся ей. Он предположил, что Коррадо – рулевой катера.
Инес, Антонио и Смит-Питерсы ушли. Миссис Перри снова закурила (она выкуривала всего половину сигареты и гасила ее), а потом сказала, что если они хотят поговорить, то она, пожалуй, их оставит. На этот раз Коулман встал, как и Рей, они оба поблагодарили ее, и Коулман сказал небрежно, словно вовсе не имея этого в виду, что позвонит ей завтра. Он прошел с ней по залу, неловко и неохотно провожая женщину, которая была выше его. Потом вернулся. Коулман готов был поговорить с Реем. По крайней мере, теперь они остались наедине.
– Еще бренди? Кофе? – спросил Коулман, садясь.
– Нет, спасибо.
– А я выпью.
Он подал знак официанту и заказал еще бренди.
Рей взял графин с водой и налил себе в чистый стакан. Никто больше не произнес ни слова, пока официант не принес заказ и не ушел.
– Я хотел поговорить с вами, – начал Рей, – потому что, как мне кажется, вы до сих пор не вполне понимаете, что… – Он помедлил всего секунду, но Коулман тут же вмешался:
– Не понимаю чего? Я понимаю, что ты был неподходящим человеком для моей дочери.
Щеки
