раздался глухой голос, будто ветер дохнул в печную трубу. – Только… она…
Голова наклонилась вперед, со свистом вошел в мертвые легкие пропитанный гарью воздух – существо принюхивалось.
– Сла… адкая…
Вот тогда Званка закричала – так могла взвыть попавшая в западню лисица. Она оттолкнулась от стола, бросилась головой вперед. Ее гибкое тело вильнуло в сторону – Званка хотела обогнуть вставшую на пути фигуру. Но сейчас же этот неподвижный, вросший в землю силуэт с удивительной ловкостью скользнул навстречу. Игнат увидел, как выхлестнула вбок сухая рука, тускло и страшно блеснул металлический коготь. И Званка забилась, как попавший в силок зимородок.
– Нет, пожалуйста! Нет! – истошно кричала она. – Мама! Па…
Черная лапа легла на ее лицо, и крики превратились в неразборчивые всхлипы. Со своего места Игнат видел, какими обреченными и остекленевшими вдруг стали ее глаза – будучи живой, она уже принадлежала нави, иному миру, откуда нет возврата. Это поняла и бабка Стеша, которая ухватилась за навия и заговорила просяще:
– Может, пустите ее, пан? С нее все-таки прока не будет, мала еще. Нешто вы себе кого получше не выберете, пан? Пустите…
– Довольно, – в голосе существа все так же не было эмоций. Багряные отблески обтекали его силуэт, и казалось, что чудовище само создано из мрака и пламени. – Забираю ее… и договор заключен.
– Пан, да как же… – всплакнула бабка.
– Забираю ее, – жестко выдохнула тьма. – Или каждого…
Бабка Стеша замолчала и отошла. Игнат видел, как лапы существа начали закручиваться вокруг Званки. Она вдруг стала чернеть, заваливаться назад, пока не обмякла. Вязкая тьма соскользнула с ее лица, и мальчику показалось, что под тонкой кожей некогда румяных щек налились чернотой трещинки капилляров.
– И… г… наш… ш-ш… – в последний раз тихо вздохнула она.
От этого мучительного, просящего вздоха Игната подбросило с лавки.
– Званка! – закричал мальчик и кинулся к дверям. Он успел вытянуть руку, ухватился за соскальзывающую во тьму подругу, разлохмаченная коса скользнула по запястью. Но трещина, отделившая мир живых от мира мертвых, становилась все шире.
– Ты куда, дурень?! – закричала на него бабка Стеша. – В подпол, в подпол лезь! Лезь, дурак! Ну?
Игната поразило не то, что она назвала его дураком, а то, как прозвучал ее голос – испуганно, озлобленно, но и в то же время с такой смертельной усталостью, что Игнат послушно отпрянул.
Он не помнил, как снова вкатился в темный подвал, не помнил, куда подевалась потом бабка Стеша. Перед глазами маячил один-единственный образ – тонущая в черной реке Званка, ее широко раскрытые, помертвевшие глаза. Только теперь мальчик заметил, что до боли сжимает что-то в кулаке. Он ослабил хватку, поднес руку к глазам – на ладони лежала Званкина заколка.
Знакомый голос эхом отозвался внутри головы: «Игна-аш-шш…»
Его рука качнулась, и заколка скользнула вниз, в непроглядный
