и другое мое предположение: он в полном сознании. Я предупредил его о вашем приходе, и он желает видеть вас. Пойдемте!
Они вошли в простую, но приветливого вида комнату. Около кровати сидела сестра милосердия; доктор шепнул ей несколько слов, и она вышла. Зоннек тихо подошел и нагнулся над больным.
– Людвиг! – произнес он вполголоса, но в этом одном слове выразилась вся боль этого печального свидания.
Бернрид, еще вчера полный сил и бурно возмущавшийся против возможности потерпеть поражение, лежал теперь бледный и неподвижный, но в его лице уже не было горького, ожесточенного выражения; здесь все было кончено так же, как и в его жизни.
– Лотарь! – проговорил он слабым голосом. – Теперь ты пришел?
Зоннек понял упрек и опустил глаза. Он хотел говорить, но Бернрид жестом остановил его.
– Не надо, ты ведь был совершенно прав, но мне было больно. С тех пор, как… моя жизнь пошла под гору, я испытал много горького и унизительного, но самым горьким был все-таки тот момент, когда ты прошел мимо, делая вид, что не узнаешь меня.
– Если бы я знал, что ты нуждаешься в друге, то пришел бы, – возразил Зоннек глухим голосом. – Я не подозревал, что ты одинок среди такого множества людей.
– Одинок! Совершенно одинок! У меня нет никого, кроме… – Больной повернул голову к доктору, стоявшему по другую сторону кровати. – Эльзы еще нет? До сих пор?
– Она будет здесь через десять минут, – успокоил его доктор. – Я сейчас же приведу ее к вам.
Зоннек сел и взял руку умирающего. Последний, по-видимому, совершенно не страдал, но его взгляд, устремленный на бывшего друга, выражал страх и беспокойство.
– У меня есть ребенок, Лотарь, единственный, – прошептал он. – Что с ним будет, когда я умру?
– Я знаю, я видел твою девочку сегодня утром, – сказал Лотарь, с трудом справляясь с волнением. – О, с какой радостью я взял бы ее к себе и заботился бы о ней! Но ты ведь знаешь, что у меня нет ни кола ни двора. На днях я опять уезжаю и вернусь, может быть, лишь через несколько лет. Но твоя крошка не останется без крова, ведь у нее есть дед.
– Гельмрейх? Он не простил мне и дочери… он не будет любить и нашего ребенка.
– Ты несправедлив к нему. Ведь это – дитя его покойной дочери, которую он все-таки любил больше всего на свете. Это – его внучка, его плоть и кровь, и она очень быстро завоюет его сердце. Но, если ты желаешь, чтобы я обратился к твоим родным…
– Нет, только не это! – возбужденно перебил его Бернрид. – Неужели моя дочь будет из милости есть хлеб людей, отрекшихся от ее отца? Обещай, что ты не будешь делать попыток…
– Не волнуйтесь! – озабоченно вмешался доктор. – Все будет сделано так, как вы хотите.
Короткая лихорадочная вспышка истощила силы умирающего. Он опустил голову на подушку и лежал не шевелясь с закрытыми глазами.
Дверь отворилась,
