пансионат номер сорок пять, служивший местом заключения группы альтеров. Среди которых был и я.
О годах, проведенных в пансионате, не хочется даже вспоминать. Да и зачем, если все это осталось в прошлом. А впереди у меня столько всего, что даже подумать страшно. Впрочем, это только так говорится, что страшно. На самом деле открывающиеся перспективы приводят меня в восторг, сравнимый разве что с тем, что накатывает, когда выпьешь пару полулитровых гемаконов крови кразу. А страшно должно быть тем, кто попытается встать у меня на пути. Я никому не желаю зла. Но и не подумаю щадить тех, кто попытается мне помешать.
Если прежде я жил в подвале, в крошечной комнатенке без окон, со стенами, обитыми войлоком, и с запертой на замок дверью, то теперь я перебрался на второй этаж. В моем распоряжении две просторные комнаты в центральной части здания слева от парадной лестницы, с огромными окнами, выходящими в парк. В одной – спальня, в другой – кабинет. Мне больше и не надо. После двадцати лет в одиночной камере большие пространства не то чтобы пугают, скорее кажутся совершенно неуместными. Как огромный букет срезанных цветов, с трудом втиснутый в вазу с узким горлом.
Помимо доктора Карцева, в доме появились два человека из обслуживающего персонала. Оба мужчины тридцати с небольшим лет, с невозмутимыми лицами и армейской выправкой, которую не могут скрыть даже мешковатые серые костюмы, в которые их нарядили. Прежде присматривающих за нами охранников называли санитарами. Теперь они стали служащими. Они убираются в моих комнатах, доставляют еду и книги, которые я заказывал, и выполняют разные мелкие поручения. Оба они спокойны, корректны, молчаливы и исполнительны. Имен своих они не назвали. Поэтому одного из них, с жиденькими светлыми волосами, гладко зачесанными назад, я назвал Дживзом. Другого, с густыми черными волосами, расчесанными на косой пробор и уложенными так аккуратно, будто он только что вышел из салона, со щеками и подбородком, чуть синеватыми от щетины, проступающей даже на гладко выбритом лице – такое бывает только у натуральных, жгучих брюнетов с очень светлой кожей, – я назвал Арчи. Почему Дживз – понятно. А Арчи – честно говоря, и сам не знаю. Просто мне показалось что это имя ему подходит. Самим же служащим абсолютно все равно, как я к ним обращаюсь.
Доктору Карцеву очень хочется улизнуть из дома. Он меня боится и даже не пытается это скрывать. Но, помня наш первый разговор после моего возвращения, он еще больше боится разочаровать меня. А потому он старается быть столь же предупредительным и исполнительным, как Дживз и Арчи, вместе взятые.
Я заглянул в память Виктора Карцева, надеясь найти там информацию о тех якобы могущественных людях, которым принадлежит особняк, в котором я живу, и которые, разумеется, очень хотят со мной пообщаться. Но Карцев и сам мало что о них знает. Поэтому я даже не стал пытаться выловить что-либо из той каши, что творилась у него в данном разделе памяти. Зато я узнал, ради чего отлавливают альтеров
