он и угадывал истину, а через несколько минут раскланялся и вышел.
Арнольд занимался еще раскладкой вещей, когда в комнату вошел его молодой господин, на сей раз с совершенно другим выражением лица.
– Ты еще не кончил? – спросил он нетерпеливо.
– Нет, я распаковываю большой чемодан, в котором уложен весь ваш гардероб, – заявил Арнольд с ударением и встал перед своим господином в позе нападающего. Но этот маневр оказался излишним, потому что Пауль с неожиданной снисходительностью отнесся к непослушанию слуги.
– Продолжай! – отвечал он. – Я много думал о нашем разговоре и пришел к заключению, что ты прав.
Арнольд от испуга уронил на пол всю дюжину платков, которую в этот момент держал в руках. Неужели строптивый молодой господин решился наконец признать его правым? Нет, нет, не может быть, он ослышался!
– Ты прав, я должен повиноваться дяде, – продолжал между тем Пауль. – Он глава нашей семьи, мой опекун, и я так обязан ему за его доброту, что было бы великой неблагодарностью противоречить его желанию. Одним словом, говорю тебе, Арнольд, ты прав и я прощаю тебе твою самовольную выходку. Конечно, ты не должен был ничего предпринимать без моего ведома, но ты желал мне добра – теперь я понимаю это. Во всяком случае мы останемся в Фельзенеке.
– На всю зиму? – спросил старый слуга, не веря своим ушам.
– На всю зиму, и даже на лето, если того потребует дядя. Распаковывай все чемоданы, мы остаемся!
С этими словами Пауль вернулся к себе в комнату, где к своему удовольствию заметил, что из окон ясно виден Розенберг.
Арнольд, как окаменелый продолжал стоять перед открытым чемоданом, он слишком хорошо знал своего молодого господина, чтобы поверить столь быстрому превращению. Наконец он нагнулся, чтобы поднять с пола платки, и тихо проговорил:
– Не иначе как нашел здесь кого-нибудь помоложе шестидесяти лет… знаю я его!
Когда-то Верденфельсы были могущественным родом, который держался особняком и почти неограниченно властвовал над всей местностью. Новые реформы, правда, положили конец этой неограниченной власти, но за Верденфельсами осталось все-таки довольно сильное влияние, которое, смотря по обстоятельствам, могло быть благодетельным или вредным для окружающих. В основном же управление Верденфельсов никогда не было для подвластных им благотворным. Жестокость и угнетение с одной стороны, страх и с трудом скрываемая ненависть с другой царили в продолжение многих поколений, а при отце теперешнего владельца долго сдерживаемая ненависть перешла в открытое возмущение.
Уже давно скончался старый барон, но успел позаботиться о том, чтобы он сам и его управление не были забыты. Он был одной из тех деспотичных, жестоких и своенравных натур, какие, к сожалению, нередко встречались в роде Верденфельсов. Он родился и воспитывался в то время, когда человек его сословия считал почти все для себя дозволенным, между тем как люди низкого происхождения оказывались почти совершенно
