дымом и тут же, зажимая рот руками, помчался в туалет. Меня вывернуло наизнанку – не то от скверного курева, не то все-таки от страха, но после этого стало ощутимо легче.
– Здесь, – вслух сказал я, приковыляв на неверных ногах обратно в коридор, – был наш рюкзак. А в рюкзаке – бутылка воды и мой табак. Sweet plum, сладкая слива. Где он? Я точно помню, как ставил рюкзак вот в этот угол, а…
И, еще не договорив, увидел: да вот же он, темно-красный, с белыми и синими звездами, стоит себе на полу, как я его раньше не заметил? Хотя нет, это как раз понятно, не заметил, потому что не было никакого рюкзака, он появился после того, как я вспомнил, куда его поставил. Ага, вода на месте, и табачок, и бумажки, а больше ничего там нет, пусто – наверняка потому, что я вспомнил только про воду и табак. Ничего, ничего, сейчас все исправим. Там еще был пакет с плавками и Ларкиным купальником, и ее кофточка, серая, с капюшоном, и плеер в кармане, а в другом – камера, а в третьем, маленьком, мои темные очки, любимые, янтарно-коричневые, классической формы, «слезки», как говорили у нас в школе, с немного погнутой дужкой, я ее все время выправляю, а она опять гнется.
Я снова заглянул в рюкзак. Перечисленные вещи преспокойно лежали на своих местах. Я одобрительно кивнул и принялся скручивать сливовую сигарету. Руки дрожали, пальцы не слушались, но это меня больше не пугало, я уже почти знал, что нужно делать, то есть, почти верил, что знаю. Но все равно.
Осталось понять, кто я все-таки такой, – подумал я, усевшись на кухонный подоконник. – Будет обидно, если на самом деле я и есть тот дядька из зеркала, которому приснился длинный-длинный, очень реалистичный сон про чужую жизнь, в духе даосских историй, «пока варился суп», и все в таком роде. А почему нет, собственно? Что мы знаем о белой горячке, кроме полусотни примерно одинаковых дурацких шуток про зеленых чертей? А ничего. Ровным счетом ничего. Может, и такая бывает белочка. Но тогда получается, вместо Ларки у меня там… Да уж, черт знает кто у меня там вместо Ларки, если так. И сам я, конечно, тот еще подарок. И жизнь мне, надо думать предстоит «тяжелая, зато короткая», как офисные шутники на плакатах пишут… Так, стоп. Если я – тот мужик из зеркала, откуда бы мне знать про офисных шутников? И Ляо Чжая я, получается, тоже во сне читал? А что ж, может, и нет в природе никакого Ляо Чжая, и офисных шутников тоже нет, и вообще ничего, одна только ложная память и прожорливая мировая бездна за окном. Причем «прожорливая мировая бездна» – это, боюсь, не совсем метафора, вернее, вовсе не метафора. Вот же она, совсем рядом, руку протяни, дышит, разглядывает меня внимательно, выжидает; еще помоет, небось, перед употреблением. Или уже помыла.
– Нет, так не пойдет, – твердо сказал я. – Ты давай не о бездне думай, а о себе. О том, кто ты такой. И что тебе теперь делать. Вариантов немного, выбирай.
«Выбирай» – это было ключевое слово. Я наконец понял, что все сейчас зависит от моего выбора. Как решу, так и будет. Вон когда захотел курить, сразу выбрал тот вариант реальности, в котором красный рюкзак с запасами
