я как услышала про эту вашу культурную экспедицию, или как там еще называлась эта хрень, я сразу сказала: кончится все очень хреново. Мирград – он как слон. У него ооочень долгая память. В Аханастане, Таалвастане – в общем, в остальных городах – там народ как-то собрался в кучку. Модернизация там идет и все такое. Туда железную дорогу тянут, медобслуживание есть… женщинам они право голоса предоставили – прикиньте?
И она фыркает, харкает и сплевывает в корзину для мусора.
– А здесь… – и она тыкает пальцем в окно, куда-то в сторону Мирграда, – …все думают, что в Золотом Веке живут. Ну или должны жить. Время от времени они про это дело забывают, мы получаем передышку. А потом какой-то ублюдок опять ворошит это гнездовище, и – бац! – я разгребаюсь с очередным кризисом. Причем вмешиваться я не могу, как вы понимаете. Потому как официальная позиция у нас – «руками не трогать». Ну в Галадеше-то им по хрен, как мы тут выкручиваемся, между ними и нами целый океан, пока переплывешь, заманаешься. А вот у нас стены-то ихние – прям под носом. И вся эта их официальная позиция с нашего расстояния до тех стен видится как хрень собачья, и вообще…
Шара решает перебить горячую тираду:
– Губернатор Мулагеш, позвольте, прежде чем мы продолжим…
– Да?
– Кто убил доктора Панъюя? По вашему мнению?
Мулагеш ошарашенно смотрит на нее:
– По моему мнению? Адский ад… Даже не знаю. Да кто угодно, вообще-то. Его каждый первый в городе хотел укокошить. И потом, мне отмашки не давали это дело расследовать.
– Но вы же что-то думали по этому поводу…
– А то. Конечно, думала.
И Мулагеш окидывает Шару долгим изучающим взглядом.
– А вам-то что с того? Вы ж дипломат. По вечеринкам шляться сюда прибыли. Разве нет?
Шара запускает руку за пазуху и извлекает оттуда медальон сотрудника Министерства иностранных дел.
Мулагеш наклоняется вперед и – надо отдать ей должное – изучает его с совершенно каменным лицом.
Долго изучает. А потом читает вытесненное на медальоне имя:
– Комайд.
– Да, – подтверждает Шара.
– А не Тивани, правильно?
– Правильно, – подтверждает Шара.
– Комайд. Как Винья Комайд?
Шара смотрит ей в глаза. Не мигая.
Мулагеш откидывается на спинку стула. И после долгого молчания спрашивает:
– Сколько вам лет?
– Тридцать пять.
– Значит… Та история, шестнадцать лет назад. Национальная партия. Это было?..
Теперь очередь Шары сохранять каменное выражение лица.
Мулагеш медленно кивает. Шаре кажется, что в глазах ее мелькнула озорная искра.
– Ага. Что ж вы сразу-то не сказали?
– Боюсь, вы начали говорить, прежде чем я успела сказать хоть слово.
– Эт правда, – кивает Мулагеш. – У меня после бега рот не закрывается.
И
