делить ближайшие пять лет, и смотрел прямо на меня своими огромными зелеными глазищами. Наверное, это обстоятельство и повлияло на мою реакцию. Только представьте: парень с довольно длинными ярко-рыжими волосами и зелеными, можно сказать – женскими, глазами, смотрит на вас и говорит:
– Привет! Я из Красноярска, и я странный.
Оценили?
Ничего удивительного в том, что я насторожился.
Нет, буду откровенен – я растерялся. Насторожился я позже, секунд через пять, когда первая оторопь прошла и в памяти всплыли предупреждения родителей насчет царящей в столице свободы нравов. Я, конечно, не из деревни в Москву приехал, о существовании гомосексуалистов, трансвеститов, бисексуалов и прочих… гм… странных ребятах знал, но услышать подобное заявление от предполагаемого соседа по комнате в студенческой общаге, от человека, с которым придется жить рядом не один год…
– Привет, – выдавил я из себя. – А я из Липецка, и я нормальный.
Теперь задумался Валька.
– В каком смысле?
– Я не странный. Я как все.
Он непонимающе поднял брови. Пришлось добавлять:
– Я обычный. Я женщин люблю.
И Гостюхин принялся ржать. Не смеяться, а именно ржать: громко, очень громко. В коротких промежутках между приступами хохота он поведал, что его зовут Валька, что он тоже любит женщин, а фраза насчет странности относилась не к сексуальным пристрастиям.
– А к чему?
– У меня бывают закидоны, – ответил Валька и в подтверждение постучал себя указательным пальцем по лбу. – Иногда мое поведение вызывает… недоумение.
– Например?
Я решил выяснить все до конца. Ведь в столь тонком деле, как выбор соседа по комнате, ошибиться нельзя. Если Гостюхин псих, то надо пойти к коменданту и потребовать другую комнату.
– Ну, например, я собираюсь переставить здесь мебель. Ты не против?
Я огляделся: две кровати, две тумбочки, стол, два стула и шкаф. Все в меру потрепанное, но на первый взгляд достаточно крепкое. И расставлено, кажется, вполне разумно: шкаф в углу, стол у окна…
– Зачем?
– Шаману не нравится, как стоят кровати, – объяснил Валька. – По-дурному они стоят. Неправильно.
Та-ак, час от часу не легче. Студент технического вуза приволок в общагу шамана. Здорово!
Нет, поймите меня правильно, об экстрасенсах и всяких там знахарях мне доводилось слышать и даже видеть… по телевизору. Скепсис в отношении этих деятелей я унаследовал от родителей, и к людям, обращающимся за помощью ко всякого рода адептам черно-белой магии, я отношусь со смешанным чувством иронии и жалости. Верят они, ну и пусть верят, может, одумаются. К тому же я всегда считал, что бегают к колдунам сорокалетние тетки, пытающиеся вернуть себе молодость, да выжившие из ума старухи, а потому я опять слегка растерялся.
– Какому еще шаману?
– Ему.
Валька небрежно махнул рукой. Я посмотрел в указанном направлении, но никого не обнаружил. А потом опустил взгляд…
В углу сидел здоровенный, черный как уголь кот.
– Шаман, – представил его Валька. – А в том месте, где он сидит, должно находиться изголовье кровати.
– Чьей? – выдавил я.
– Неважно, – ответил мой рыжий друг. – Хочешь – твоей. Шаман знает, что у нас две кровати, и найдет еще одно подходящее место. – Он помолчал. – Ну что, давай двигать тумбочки?
Кот зевнул и принялся вылизываться, периодически бросая в мою сторону подозрительные взгляды. Глаза у него были такие же зеленые, как и у Вальки. Только еще более наглые, что немудрено, учитывая габариты зверя – размерами Шаман не уступал небольшой собаке.
– Сибирский? – поинтересовался я.
– Угу.
Я тяжело вздохнул.
– Он будет жить здесь?
– Тебе не нравятся коты?
Шаман перестал вылизываться и посмотрел на меня… Что вам сказать о его взгляде? Тяжелый? Да. Враждебный? Нет. Правильнее всего описать его так: Шаман посмотрел на меня с высокомерной усталостью. И я вдруг почувствовал – не догадался, не понял, а именно почувствовал – что черный котяра видит меня насквозь. Он знает, что я никуда не денусь, что останусь и помогу Вальке переставить мебель. Он знает, что я не имею ничего против его присутствия – я люблю кошек. Он знает все и не понимает, почему я тяну резину и не берусь за работу.
– Тебе не нравятся коты?
Я пробурчал: «Да ладно, ладно», после чего сбросил
