Вот видишь, а цаддик как раз для того и послал меня ходить из страны в страну, чтобы напомнить тебе и всем остальным, что нет ничего на свете, что было бы людям нужнее, чем чудеса.
Хозяйка ставит на стол еду для Шлоймы. Он с жадностью набрасывается на нее.
Муж. Да кто сейчас верит в чудеса?
Шлойма (вскакивает). Я! Я верю! И я шел сюда с самого рассвета, чтобы тебе об этом сказать!
Муж. И давно ты так бродишь?
Шлойма. Вот уже шестой год!
Муж. Да, незавидная доля! У тебя, поди, ни кола, ни двора, и родных никого нет?
Шлойма. Как же – есть! Жена и двое ребятишек!
Жена. Как? У тебя – семья? Господи! Вот уж тут поверишь во что угодно! Хорошая у них жизнь, ничего не скажешь! Как же они еще с голоду не умерли?
Шлойма (со вздохом). Знаешь, я и сам порой удивляюсь! А посмотреть на это с другого конца – то раз мы живы, значит, еще не все потеряно, значит, у прочих людей сердце еще не совсем в камень превратилось!
Я ведь домой всегда не с пустыми руками возвращаюсь!
Муж. А часто ли?
Шлойма. Если повезет – два раза в год!
Жена. Чем же ты провинился перед своим цаддиком, что он обрек тебя на такую страшную жизнь?
Шлойма. Ах, что ты говоришь! Он любил меня больше всех своих учеников! Мы-то видим не дальше собственного носа, а цаддик заглядывал в будущее! Кто знает, может быть, сидя на печи, я раньше бы оставил детей сиротами! А сейчас жив, как видишь! (Помедлив) А потом, раз он знал все наперед, то знал ведь, конечно, что кроме меня никто на это не согласится!
Жена. Смотри-ка, и ведь не ошибся! Бывает же такое!
Муж. Послушай, ну вот если ему так все про тебя было известно, мог ли он знать, что в один прекрасный день ты окажешься вот здесь, в моем доме? Про меня он что-нибудь знал? Вот такое мне бы очень понравилось! Сидишь тут, в Богом забытых горах, а кто-то, невесть где, о тебе знает! И выходит, что ты не один на свете и сидишь тут, может быть, не зазря!
Шлойма. Да ты сам посуди, что бы со мной сегодня было, если бы ты тут меня не дожидался! (…) И хоть я не знаю всякий раз, куда я попаду, с кем встречусь, но я всегда вспоминаю слова, которые он больше всего любил мне говорить, мой цаддик, – что
все, что видим мы на свете:
событья, люди, звезды, камни, травы,
единой нитью связаны живой!
И если убивают человека,
То где-то, на другом конце вселенной
его звезды сиянье угасает,
и канет целый мир во мрак и холод.
А люди все, что встретились нам в жизни,
есть наших душ живые отраженья,
но сами этого не понимают
и, как слепые, в зеркало глядятся!
И странствие, в которое меня
на весь мой трудный век отправил цаддик, —
одно звено в великой цепи странствий,
что совершают звезды и планеты,
народы через страны и века,
и души, странствуя из тела в тело!
И все же мне куда лучше, чем другим странникам.
Я
