пор не нашел твердой почвы под ногами. Родных-друзей нет. Первая любовь не удалась. Родину пришлось покинуть… Найдет ли счастье в чужом краю?
Пришло время убедиться.
Когда фрегат отвалил от пристани, тяжело переваливаясь на волнах как жирная гусыня на лапах, Франсуа встал у борта, в последний раз взглянул на Марсель. Он выглядел как любой другой портовый город ранним туманным утром: грузчики с тюками на спинах, шустро бегающие туда-сюда; торговки рыбой, визгливо зазывающие клиентов; мальчишки-беспризорники, шныряющие по воровскому делу.
На деревянных мостках кучка провожающих, махающих вслед фрегату: женщины платочками, мужчины шляпами, и никто – Франсуа. Если бы нашелся хоть один человек, который погоревал о его отъезде! Который пришел бы проводить. Сказал короткое напутственное слово. Да просто махнул бы рукой…
Нет, родина о нем не поплачет и не вспомнит. Он забудет ее в ответ. Знал, что уезжает навсегда. Стало жаль себя. Раньше был только одиноким, теперь – одиноким и бездомным. Франсуа вздохнул. Горестно. Он оставлял здесь только упреки судьбе, непонимание и тоску, но все равно расстроился.
Покидать родные места всегда печально, особенно когда отправляешься в неизвестность. Которая, впрочем, может оказаться приветливой – такое не исключено. Зависит, кроме прочего, от личного настроя. Франсуа понял: не стоит являться в Америку с дряхлым багажом старых обид – это глупо. Также не стоит уезжать, затаив зло – это несправедливо. Надо простить родину и отпустить.
И он простил – как прощают близкого человека, полностью и без условий. Но не забыл уроков. Он надеялся, что на чужбине будет лучше, и странное дело – почувствовал себя предателем по отношению к Франции. Когда-то он был ее патриотом…
Разозлился на собственное мягкодушие.
«Не хватало еще пустить слезу, – сказал, насмехаясь над собой. – Просто поддался настроению провожающих и отплывающих. Минуты расставанья всегда тяжелы, даже если уезжаешь без сожаления. Для печали резона не имею. Мне не с кем прощаться. По мне некому плакать. Наверное, так и надо».
Франсуа отошел от борта и остановился поодаль, за спинами других пассажиров. Его место тут же заняла женщина, бедно одетая в черное и серое. Ей было с кем прощаться. Одной рукой она судорожно прижимала к себе мальчика лет восьми, другой так же судорожно махала кому-то на пристани. Она громко всхлипывала, время от времени подносила платок к глазам, чтобы утереть. Лица ее Франсуа не видел. Только поникшие плечи, нервные пальцы, которыми она то теребила ребенка за худенькое плечо, то нервно гладила по спине, будто проверяя в наличии ли он, ее опора, смысл жизни, родная душа. Видно – уезжала не по своей воле. Бежала не от довольства и благополучия. Подобно Франсуа тоже надеялась найти счастье на чужбине?
Трогательность момента его все-таки задела. Когда рядом плачут, горько и безутешно, трудно остаться невозмутимым. Франсуа вздохнул
