Том Мульграв.
У каждого солдата на кушаке висел нож, а в руках была толстая палка; у иных вокруг талии были намотаны длинные веревки.
В первый момент все словно остолбенели, но затем поднялась делая буря, шум и гром со всех сторон, как будто отчаяние искало последнягб выхода.
– Вербовщики, вербовщики!
– Бейте этих собак! Мы свободные англичане!
– На улицу! – вскричал хозяин. – Сюда на улицу!
Толпа выломала дверь во дворе, но первые же выскочившие тотчас бежали назад с криками ужаса. Солдаты наполняли двор и заняли узкий проход, который вел в переулок.
– Измена, измена! Нас оцепили!
– Это подстроил тот проклятый негодяй! Каждый вечер сидел тут и мутил народ, чтобы опутать и погубить!
– Убейте его! Не выпускайте!
Вне себя, некоторые, колотили кулаками по столу, а иные сами себя по голове.
– Значит, он все врал, этот несчастный? Значит, все неправда!
– О, какое ужасное предательство!
– Дурачье! Нечего выть теперь о сказочных сокровищах, когда дело идет о жизни и смерти! Пробивай дорогу кулаками!
И началось побоище. Солдаты били палками и клинками, осажденные защищались кто чем мог и разбивали стаканы и бутылки о головы своих противников! Особенно ожесточенно дрались там, где осаду вел Том Мульграв. В него бросали всевозможными предметами, осыпали его самой невероятной бранью и угрозами, а он только посмеивался. Даже тут страсть к вранью не оставила его.
– Эй, ты! длинный повеса! – кричал он, – подойди-ка поближе, дай посмотреть на тебя хорошенько. В странах, где водяеся дикия лошади, их ловят арканом, – понимаешь? Так и я ловлю своих четырех жеребцов. Вот таким образом, сэр. Понял?
И при этом он накинул на шею несчастного длинную веревку и свалил его на пол; несколько солдат скрутили ему руки и потащили вон, а унтер-офицер набросился на другого, сам оставаясь здравым и невредимым среди общей свалки.
Всех упорнее, с криками и ругательствами, отбивался оборванец, в боковом кармане которого были спрятаны только-что добытые документы. – Чего вам от меня надо, – кричал он. – Пустите. Провалитесь вы к дьяволу!
Падая на пол, он свалил вместе с собою двух солдат, и все трое барахтались, катаясь кубарем и работая кулаками до остервенения. Оборванец надергал у матросов целые пригоршни волос, а они в клочья рвали его одежду и старались покрепче затянуть веревку на шее.
– Сколько у канальи силищи! – вскричал один: – Расшатал мне все зубы.
– А мне перебил два ребра.
– За это попадет ему на палубе. Уж, конечно, его в самые тяжкие работы.
Оборванец разразился громким, злым хохотом. – Сначала одолейте меня! – кричал он. – Сначала одолейте! Это он прокричал по-немецки, и Антон невольно обернулся. С каким ожесточением
