принадлежности тутраканских князей у нас нет. Но вот что интересно: Тутракан лежит в той области, которую средневековые источники позволяют условно именовать Дунайской Русью. Здесь, на болгарском Дунае, находилась целая россыпь «русских городов», упоминаемая в «Списке русских городов дальних и ближних» (XIV в.): Видычев град (современный Видин), Тернов (нынешний Велико-Тырново, рядом с которым протекает река Росица), Килиа (на Килийском гирле Дуная), Каварна (в 50 км к северу от Варны), а также «на усть Днестра над морем Белгород» (современный Белгород-Днестровский). Километрах в шестидесяти от Тутракана выше по Дунаю до сих пор находится город Русе/Русь, а ближе к черноморскому побережью – город Росица. Возможно, одно из этих «русских» поселений имел в виду кардинал Цезарь Бароний, когда упомянул некий «город русских», в котором гонцы византийского императора Константина Мономаха догнали папских послов, возвращавшихся в Рим летом 1054 г. (сообщение между Константинополем и Римом осуществлялось по Дунаю)[105].
Наконец, есть прямое свидетельство Ольгиного посла по имени Искусеви, принадлежавшего, конечно, к ближайшему окружению княгини, который в договоре 944 г. объявил о своей (и, следовательно, Ольгиной) принадлежности к «роду русскому». В одном из списков Псковской летописи (XVI в.) сообщается, что отец Ольги был русский, а мать «от языка варяжска»[106], что, кажется, указывает также на этнические связи Ольги со славянским Поморьем; возможно, матерью Ольги была вендская княжна.
Отсюда весьма вероятно, что князья Тутракана были «от рода русского»[107].
Тутраканские русы, конечно, испытывали сильное болгарское влияние – политическое и культурное. Последнее видно, например, из того, что Константин Багрянородный воспроизводит имя Ольги с его болгарского варианта – Эльга (болгарское Ельга). Можно предположить, что Ольга в отрочестве была отдана на воспитание ко двору болгарского архиепископа в Плиску/Плесков, откуда она затем и была «приведена» в Киев в качестве невесты Игоря.
В заключение обратим внимание на то, что Ольгин сын, Святослав, в полном сознании своего права, продолжал считать болгарский Дунай «своей» землей: «Не любо ми есть жити Кыеве, хощю жити Переяславьци в Дунае, яко то есть среда [середина] земли моей…»[108] Очевидно, что для Святослава низовья Дуная могли быть «серединой его земли» только в силу наследственных прав на эту территорию, перешедших к нему от Ольги. В рассказе Константина Багрянородного о ежегодном плавании киевских русов в Царьград между прочим говорится, что, миновав дельту Дуная, они уже «не боятся никого» – то есть, как следует из смысла фразы, не только печенегов, но и болгар. Источники не сохранили указания на заключение в первой половине X в. союзного русско-болгарского договора, наличием которого пытались объяснить это место в сочинении Константина[109]. Зато женитьба Игоря на тутраканской княжне, прямо или
См.:
Возвращаясь к именованию Ольгиного отца «половецким князем» («дщерь Тмутаркана, князя половецкого»), замечу, что смешение русов с половцами можно считать достаточно характерным явлением для поздних средневековых источников. Например, в сербском переводе XIV в. дополнений к византийскому хронографу Зонары читаем: «Роды же нарицаемые руси, кумане [одно из названий половцев] сущи, живяху во Евксине…» В Мазуринском летописце есть легенда о пяти братьях – родоначальниках народов Великой Скифии: два из них звались Рус и Куман. Таким образом, перед нами устойчивая традиция «наложения» друг на друга этнонимов «русы» и «половцы», или их коренной связи. Ее возникновение, по-видимому, объясняется весьма распространенным обычаем средневековой историографии присваивать «новым» народам, недавно обосновавшимся в «древней» земле, название этой земли, закрепившееся за ней гораздо ранее. Так, славяне, проникнув в «Великую Скифию», сделались «скифами», обосновавшиеся в Крыму русы – «таврами», «тавроскифами» и т. д. Как мы видели, Тутракан находился в области, которая даже в XVII в., по убеждению древнерусских книжников, «быша Русь» (приписка к «Сказанию о Русской грамоте»). Поэтому этнонимы «русский» и «половец» в этом регионе впоследствии могли быть синонимами.
Особенно абсурдно эта фраза звучит при «норманнской» трактовке происхождения древнерусского государства.
См.:
