(Никитин А. Л. Основания русской истории. С. 210). Но сам факт происхождения Ольги из болгарской Плиски кажется ему неоспоримым, что, в свою очередь, объявляется «недвусмысленным свидетельством ее родства с царствующим домом Первого Болгарского царства и непосредственно со здравствующим в то время царем Петром Симеоновичем (сыном и наследником царя Симеона. – С. Ц.)…» (Там же. С. 218). В подтверждение тому ученый ссылается на почести, которыми сопровождались два приема Ольги во дворце Константина Багрянородного: «Обязательный в таких случаях тройной прискинесис (поклон, при котором распростираются на полу) для нее был заменен лишь легким наклоном головы, а затем, сидя в присутствии императрицы и императора, она беседовала с последним „сколько пожелала"» (Там же. С. 217). Выстраивается следующая цепочка доказательств. Петр Симеонович был женат на Марии-Ирине, внучке императора Романа I Лакапина (920–944); «в таком случае Ольга/Эльга приходилась императору (Константину Багрянородному. – С. Ι/.)··· свойственницей, почему и была принята во внутренних покоях дворца, куда не допускались иностранные послы и вообще иноземцы» (Там же. С. 218). Здесь уместно заметить, что Ольга все же не была ни послом, ни «вообще иноземкой», а приехала в Константинополь в качестве главы суверенного государства, в связи с чем с полным основанием могла рассчитывать на особое к себе внимание. Значит, оказанные Ольге почести не были обусловлены ни ее свойством с императором, ни родственными связями с болгарским царствующим домом, а объясняются ее статусом великой русской княгини, «архонтиссы Росии». Итак, описание приемов Ольги Константином отнюдь не свидетельствует о том, что она была кровной болгаркой из семьи правителей Первого Болгарского царства. Кстати, будь она болгарской царевной, то, конечно, была бы крещена еще в младенчестве и вряд ли стала бы женой русского князя-язычника.
105
См.: Рамм Б. Я. Папство и Русь в X–XV веках. М, 1959. С. 58.
106
Макарий, митрополит. История христианства в России. СПб., 1897. Т. I. С. 228.
107
Возвращаясь к именованию Ольгиного отца «половецким князем» («дщерь Тмутаркана, князя половецкого»), замечу, что смешение русов с половцами можно считать достаточно характерным явлением для поздних средневековых источников. Например, в сербском переводе XIV в. дополнений к византийскому хронографу Зонары читаем: «Роды же нарицаемые руси, кумане [одно из названий половцев] сущи, живяху во Евксине…» В Мазуринском летописце есть легенда о пяти братьях – родоначальниках народов Великой Скифии: два из них звались Рус и Куман. Таким образом, перед нами устойчивая традиция «наложения» друг на друга этнонимов «русы» и «половцы», или их коренной связи. Ее возникновение, по-видимому, объясняется весьма распространенным обычаем средневековой историографии присваивать «новым» народам, недавно обосновавшимся в «древней» земле, название этой земли, закрепившееся за ней гораздо ранее. Так, славяне, проникнув в «Великую Скифию», сделались «скифами», обосновавшиеся в Крыму русы – «таврами», «тавроскифами» и т. д. Как мы видели, Тутракан находился в области,
