ее, тем более ужесточать, только потому, что один из наказанных вынужден отказаться от предложения участвовать в вашем проекте по обмену, да еще и угрожать отчислением курсанту, вступившемуся за собрата… это предосудительно.
– С каких пор студенческий совет заботится о слушателях? – явно задавив рвущееся крепкое словцо, произнес директор.
– С тех пор, как слушатель присоединился к братству. – Гревский кивнул на мою руку, где красовался точно такой же перстень, как у него самого и у Михаила. Директор скрипнул зубами.
– Кирилл, я вас предупреждал, и мне показалось, что вы правильно поняли сказанное, – глубоко вздохнув, сказал директор, справившись со своим гневом.
– Я прошу прощения, Роман Спиридонович. – Выудив из внутреннего кармана пиджака письмо Гюрятинича, я поспешил переключить внимание директора на себя. – Вчера, чтобы уладить личные дела, я был у своего нанимателя. Он меня выслушал и был крайне недоволен сложившейся ситуацией. Это письмо он настоятельно просил меня передать вам. Собственно, именно по результату разговора с капитаном я и вынужден отказаться от вашего предложения участвовать в программе обмена.
– Наниматель? – приподнял бровь до сих пор молчавший куратор «китежцев». Я кивнул.
– Мой статус слушателя-заочника обусловлен заключенным матросским контрактом. Его разрыв в связи с переводом на Китеж и соответственно невозможностью продолжать работу грозит серьезными санкциями. Неустойка в виде годового жалованья, пусть даже юнца, ощутимо бьет по кошельку, знаете ли, – объяснил я и повернулся к только что закончившему чтение директору. – Я готов принять наказание дирекции за свой проступок и могу заверить, что окажу всю возможную помощь по хозяйству училища, особенно если это будет связано с работой и наладкой артефактов. У меня большой опыт в этом деле. Но перевод в Китеж, пусть и временный, для меня просто неприемлем.
Мягче надо, мягче. Если директор сейчас вспылит, я действительно могу вылететь из училища. Пусть и не сегодня…
– Значит, говорите, хорошо разбираетесь в артефакторике, да? – медленно протянул Роман Спиридонович.
Я кивнул в ответ.
– Без ложной скромности могу сказать, что мог бы пройти испытания на звание артинженера хоть сегодня, – заверил я директора. – Сложные артприборы – это мой конек.
– Вот как… – Роман Спиридонович окинул нас взглядом, помолчал, но, в конце концов, очевидно, махнул рукой на свою затею и, сложив письмо Гюрятинича, проговорил: – Так, господа. Курсант Горский, слушатель Завидич, я прошу прощения за свою несдержанность и горячность. Оглашенное наказание остается в силе. Но! В отличие от курсанта Горского, в вашем случае, Кирилл, я не вижу необходимости в отсрочке наказания. Поэтому поступим следующим образом: наказание для вас начинается с сегодняшнего дня и будет продолжаться до вашего отбытия в рейс. На время рейса наказание, естественно, откладывается. Отныне и до истечения тридцать первого дня вы обязаны
