необъятной, как атом, вселенной. Иначе говоря, моя хата с краю. Я просто аккуратно переступил самураистого покойника (его открытые стеклянные глаза норовили заглянуть мне под шорты – не возбуждает) и пошёл за кормом для кошки.
Подходя к магазину, в его витрине я увидел: 1+1=1. Ностальгия. С математической точки зрения данное утверждение, наверное, ошибочно. Не мне судить. Но с точки зрения одиночества…………………………………………………
Андрей Тарковский, похоже, был одинок. В противном случае, чего ради ему стоять в очереди за этим «равно один»?
Худая роса, не успев расположиться на листьях пыльной травы, разложилась на солнце.
Дождь. Последний раз он баловал своим присутствием этот измученный город во времена первого пришествия Христа. Грянул гром – умер Иисус, и хлынул ливень, смывая следы и тех, кто их оставил.
– А что это за мальчик? – спросила ребёнка упитанная жизнью тётя Кдара и протянула ему апельсин.
– Я не мальчик. Я Анастасия, – гордо ответила девочка, взяла фрукт и, сказав: «Спасибо», удалилась.
Ей ещё и четырёх не исполнилось, а она уже была хозяином города, в котором две с лишним тысячи лет не было дождя. Смерти там тоже не было.
В изнеженный солнцем, последний день февраля маленькая птичка, пролетая над городом, немного потужилась и какнула балкой, основательно побитой шашелем, на голову скромному труженику гильотины. Прежде, чем нож упал на шею несчастного, палач познал истину, а приговорённый – радость амнистии.
В зияющих цельной пустотой глазницах окон погибающей цивилизации изредка колыхались разноцветные, легкомысленно весёлые занавесочки. Глазницы были, а самих окон… извините. Они, поддавшись зову сердца, вслед за перелётными птицами улетели в тёплые страны. А ведь бытует мнение, что форточки предмет неодушевлённый и, поскольку лишены крыльев, им чуждо чувство полёта. В детских мечтах любая фантазия становится реальностью,
и негоже взрослому дядьке топтать своими немытыми ногами детскую утопию. Я обошёл город десятой дорогой. Правда, сделать это было непросто. Анастасия, как всякий нормальный ребёнок, не могла долго оставаться на одном месте. Город передвигался вместе с её запахом – корица с молоком.
Вынашивая в кармане одинокие мысли, я, пройдя одну лишнюю зиму, понял, что пропустил мимо ушей – идеальный пробор – конечную цель своего путешествия: кошка, корм, магазин. Пришлось возвращаться.
Ловлю такси. Времена, когда они клевали только на червя, канули в Лету. Теперь его запросто можно поймать на пустой крючок.
С таксистом я обошёлся изуверски щедро.
«Ты душка», – таксист молнией взобрался на башню Эйфеля, прошёлся по карнизу, закурил и плюхнулся, словно коровья лепёшка, на землю. Суицид, однако.
«Это уже вторая за сегодняшнее утро смерть. Как бы не вошло в привычку», – подумал я и, сжимая подмышкой корм для кошки, направился к своему подъезду.
