инии отца – в Строгине, по линии матери – в Митине.
В Строгине народ жил побогаче, чем в Митине: совсем другая земля, да и к Москве поближе, связи с городом теснее. Возили в Москву на продажу молоко, картофель, мясо. Кое-кто даже ездил работать в город.
У моего строгинского деда Сергея Федоровича Егорычева и его жены Татьяны Арсентьевны была большая семья: четверо сыновей и две дочери.
Дед был достаточно состоятельным мастеровым человеком. Он сколотил в качестве подрядчика бригаду строителей и подался всей семьей на Украину, да там и осел с двумя сыновьями и обеими дочерями. Два других сына Сергея Федоровича – Григорий (мой будущий отец) и Василий – вернулись в Строгино, к своей родне. Отцу на тот момент было пятнадцать лет. Со временем они построили общий дом, разделенный тонкой перегородкой, и стали жить рядом.
Семен Тарасович Тарасов – мой митинский дед – имел семерых детей: четырех сыновей и трех дочерей. Любимица младшенькая, Анна, стала потом моей матерью.
Дед владел лесным участком в Московской губернии и вместе со своими сыновьями поставлял дрова в Москву. Тогда Москва топилась дровами, и у него было одиннадцать постоянных покупателей. Все люди солидные. Дровами деда топили печи в Кремле и во дворце княгини Разумовской. Деньги за дрова он получал один раз в год с каждого клиента. Такой порядок требовал от деда ответственности за поставки и правильного распределения расходов в течение года на всю свою большую семью.
Дед поставлял лес и для строительства храма Христа Спасителя, за что был награжден Большой медалью. Я ее хорошо помню, потому что не раз держал в руках. Она была персональная, с фамилией деда. Во время войны моя сестра эвакуировалась в Новосибирск. Дом был брошен. Медаль, к сожалению, пропала. Пропал и старый Псалтырь в сафьяновом переплете, в котором много текстов было написано от руки. Жена моего брата рассказывала, что было очень холодно, топить было нечем, и тогда в ход пошли стулья и книги. Тогда же вместе с Псалтырем пропала и моя первая, хоть и небольшая, но дорогая мне библиотека.
Семен Тарасович был церковным старостой в Христорождественской церкви в соседней деревне Рождествено, которая числилась приходской церковью деревни Митино. Эту церковь он построил вместе с сыновьями. Строительство ее тоже связано с еще одной семейной легендой, которая имеет несколько вариантов. Я ее знаю в такой версии.
В сорок шесть лет Семен Тарасович сильно занемог. Когда почувствовал себя совсем плохо, попросил жену пойти к святому источнику в Рождествено: «Принеси святой воды и окати меня этой водой. Если выздоровлю, построю на этом месте церковь». Она принесла воды, он разделся, и она окатила его этой ледяной водой. После этого дед спал трое суток. Проснулся здоровым.
Свой обет дед выполнил. Сейчас в Рождествене стоит эта церковь. Первоначально она была, конечно, намного скромнее. Но стоит церковь крепко. Сама церковь – из красного кирпича. А все убранство церкви за свой счет организовал хозяин текстильной фабрики, что была около села Путилково.
Когда в 1930 году церкви стали закрывать, пришла очередь и Христорождественской церкви. Случилось так, что из-за нее погиб один из сыновей деда – мой дядя Василий Семенович Тарасов. На собрании прихожан по поводу закрытия церкви он сказал: «Граждане, может, нам церковь-то не сносить? Ведь около церкви – кладбище. Здесь наши предки похоронены. Кто будет за кладбищем смотреть?»
Эти его слова сочли контрреволюционной агитацией – дали ему 58-ю статью. Осудили на пять лет и выслали в Архангельскую область.
В то время все было не так еще безнадежно. У дяди был зять с юридическим образованием. Через четыре года зять добился отмены приговора. Дочь поехала в Архангельскую область выручать отца. Она нашла его в глухом лесу, где он гнал древесный уголь. Там он и умер у нее на руках от истощения. Церковь, однако, тогда не тронули, и какое-то время она действовала. Но потом ее все же закрыли, и в ней разместилась артель. Артельщики хотели что-то перестроить в обширных церковных подвалах. Уж чем только ни долбили они фундамент, но он не поддавался: песчаник чем дольше стоит, тем прочнее становится.
Открыли ее после войны, и действует эта приходская церковь по сей день. Там крестили моего внука и двух правнуков.
Доколхозная деревня
В 1919 году моего митинского деда пытались арестовать, поскольку мужик он был зажиточный. Но местные жители встали на его защиту: «Не дадим его. Это наш мужик. Если у кого что случалось – пожар али лошадь пала, он всегда нам помогал, а брали в долг – прощал. Всегда всем помогал». И отстояли.
Помогло избежать ареста также и то обстоятельство, что дед перед этим сдал все «излишки» – лошадей, коров и прочее. Учли, наверное, и то, что его младший сын сражался в то время на фронтах Гражданской войны в коннице Буденного. Там же, при дяде, служил и племянник – внук деда от старшего сына.
Я родился в трудном для страны 1920 году. В
