углу икону.
– Можно, я расскажу тебе одну старую легенду, отец? – вместо того, чтобы затевать спор, предложил Андрей.
– Легенду? – хмыкнул Лисьин. – Развелось сказочников. Пахом, что ли, научил? Ну, давай, сказывай.
– В давние, давние годы, отец, – начал Зверев, – жил недалече от Великих Лук один кузнец. Был он мастеровым, рукастым и очень благочестивым. Господа истинного тогда не знали, идолам молились. Вот и поставил кузнец в честь Белбога и Чернобога два идола: белый и черный. Всякий раз перед началом работы мастер кланялся обоим, просил подмоги, а в положенные сроки и требы обоим клал. Шли годы. Состарился кузнец, покинул этот мир, оставив кузню сыну. А тот оказался далеко не столь мудр, как отец. Почел постыдным для себя, человека Огня и Железа, кланяться какому-то Чернобогу. И не просто без жертв и молитв черный идол оставил, а каждый раз, начиная работу и помолившись Белбогу, плевался в сторону другого истукана.
В один из дней зашел в кузню молодой паренек. Крепкий, разумный. Попросился в подмастерья. Учиться начал старательно и вскорости сравнялся в мастерстве с хозяином. Нарадоваться тот не мог на понятливого парнишку, привык к нему, стал подолгу оставлять кузницу на своего помощника. В один такой день подкатил к кузне возок со старенькой боярыней. Кони у нее расковались. Подмастерье подковал скакунов да между делом предложил боярыне перековать ее на молодую. Кому старость в радость?
Согласилась боярыня. Завел ее подмастерье в кузницу, растопил пожарче горн, ухватил старуху клещами и сунул в огонь. После окунул в молоко, ударил молотом – осыпалась угольная корка, и показалась из-под нее молоденькая красотка. Наспех оделась, кинула кузнецу серебра, сколько с собой было, выбежала вон, накричала на остолбеневших холопов и унеслась со двора. В тот же день исчез и подмастерье. Искал его кузнец, искал, да ничего не выискал. А тут на том же возке подъезжает помолодевшая боярыня со стариком мужем да сказывает: «На что мне, молодой, эта развалина?! Перекуй и его на молодого, кузнец-молодец!».
Изумился кузнец рассказу боярыни, но виду не подал – нельзя же показать, что подмастерье больше его, мастера, в кузнечном деле умеет. Растопил, по-рассказанному, горн сколько мог жарко, ухватил старика щипцами, да в огонь! Вытянул головню, сунул в молоко, ударил молотом – головня угольями и рассыпалась.
Боярыня в крик: среди бела дня мужа извели! Холопы хвать кузнеца да потащили на суд княжий. А, знамо дело, с душегубами разговор короткий… Тащат его, а навстречу кузнецов подмастерье скачет.
В черном дорогом кафтане, на черном огнегривом скакуне, из ноздрей искры сыплются да дым идет. «Что, – говорит, – кузнец, тяжко тебе? Видать, не сможешь более на меня злобой плеваться?» А Белбог за него так и не вступился.
Такова мудрость наших предков, отец. Невозможно возвысить своего бога, унижая других.
– Ты ведь тоже бегаешь к Лютобору, Андрейка, – понял боярин. – К колдуну проклятому!
– А знаешь, когда он мне эту сказку поведал? Когда я его спросил,
