воды.
Люди поспешно сбрасывали доспехи, швыряли оружие и один за другом бросались в реку, похватав всё, что могло бы плавать.
Выгребая одной рукой, Алиедора ухитрилась повернуться на бок, смогла-таки предостерегающе крикнуть – когда с плотов вновь начали стрелять.
Стрелы хищно клевали серую гладь вокруг голов плывущих; кое-кто из беглецов поворачивал назад, иные, самые неудачливые, молча уходили под воду, краткое время спустя всплывая спинами вверх, подставляя туманной хмари пробитые навылет затылки.
Кажется, она заплакала, не чувствуя слёз, сразу же становившихся добычей ненасытной Долье, бравшей с доньяты дань если не кровью, так хоть слезами.
Гайто плыл, и стрелы уже дважды отскочили от его прочной чешуйчатой шкуры, Алиедора держалась рядом.
Но вот – скакун нащупал копытами дно, замедлился, и Алиедора влезла-вплыла обратно в седло. С них потоками стекала вода, когда жеребец вынес-таки девушку обратно на родной меодорский берег и, не нуждаясь в понуканиях, помчался прочь, унося свою маленькую хозяйку от нацеленной ей в спину смерти.
Мало кто из меодорцев выбрался на северный берег Долье. Немногие счастливцы, мокрые, зачастую израненные, лишившиеся доспехов и оружия, теперь брели прочь от злосчастной реки. Родная земля встречала их сполохами взметнувшихся на полнеба пожаров – точь-в-точь таких же, что совсем недавно полыхали над градами и весями дольинского королевства.
Успевшие переправиться полки Семмера сторицей возвращали утраченное. Что могло гореть – сжигалось, что нет – обрушивалось.
Алиедоре пришлось забиться в самую глубь осеннего леса, уже облетевшего, неласкового, пустого, голодного. Развести костёр доньяте не удалось. Вновь спас верный гайто – согревал собственным теплом, пока она, раздевшись, дрожала у него под боком, пытаясь хоть немного просушить одежду на ветру.
Какие припасы оставались – размокли, обратились в кашу. Алиедора зубами вытащила затычку из заботливо сохраняемой бутылочки, зажмурившись, хлебнула обжигающе-огненной жидкости, поперхнулась, зашлась кашлем.
Гайто пододвинулся ближе, смотрел сочувственно.
– Что же мне делать, скакун мой? – лихорадочно шептала доньята, прижимаясь к тёплой броне. – Ведь это же всё из-за меня. Из-за меня. И папу убили из-за меня, и земли разорили, и король Хабсбрад из-за меня погиб… что же теперь будет-то?
Жеребец внимательно глядел на трясущуюся девушку, слушал, словно и в самом деле понимал и хотел что-то сказать, да только – вот беда! – Семь Зверей не наделили его предков в незапамятные времена священным даром речи.
Пойдут ли дольинцы за ней в замок Венти? Или… может, они просто пойдут к замку, потому что богатства её рода известны всем в Свободных королевствах?
Нет, нет, скорее туда, скорее – предупредить, может, кто-то ещё успеет спастись – матушка, младшие сёстры и братики. Есть ведь родня на севере, можно уехать и в Доарн – туда рука
