жила моя мать и которую прочили для меня.
Но мои глаза и сердце всегда любили спорить. Пусть я ничем не отличаюсь от сотен других девчонок, но вдруг однажды все переменится и птица счастья перестанет быть наивной выдумкой? Особенно, если ей указать дорогу? И я училась, так старательно, как только могла, предпочитая скучные учебники прогулкам с друзьями. В то время как мои одноклассницы изучали заманчивую любовную науку, я пыталась связать в сознании иностранные слова, учась даже думать на других языках. Была более чем прилежной ученицей, понимая, что это – единственный путь в тот мир, который меня привлекал. Нет, не к деньгам, хотя и они не были бы лишними, – к жизни, в которой можно уважать себя, не унижаясь перед окружающими, достойно реализовывать собственные силы, уставать не от тяжелых сумок, которые некому помочь донести, а от работы, приносящей удовлетворение. И ни о чем не жалеть.
Учеба в школе сменилась университетскими буднями и усилившимся одиночеством. Я не растеряла своих подруг, но наши интересы пересекались все реже. Я продолжала ждать чего-то волшебного, неповторимого, предназначенного для меня одной, в то время как они советовали наслаждаться тем, что предлагал каждый новый день. Стоило ли стремиться к сказке, которая, возможно, и не придет никогда, вместо того, чтобы впитать в себя все радости жизни?
Мама всерьез обиделась, когда я отказалась идти работать в тот же магазин, где она уже множество лет занимала место кассира. Директор любезно предложил для меня вакантное место, искренне удивившись возражениям.
Старый друг семьи, он нередко бывал у нас в доме, позволяя самому себе давать мне наставления.
– Переводчик? Заграничные поездки? Сашка, ты в своем уме? Или надеешься подцепить богатого старикана-муженька да остаться его вдовушкой? Такое я еще могу понять… Хотя для этого не обязательно изучать язык… Могу рассказать, какие знания от тебя потребуются…
Мать всегда шикала на него в подобные моменты, но было очевидно, что она в принципе с ним согласна. Мои намерения казались близким чем-то запредельным, совершенно неразумным и нелогичным.
Но я не мечтала о браке… таком. Боялась почти до физической дрожи омертвения в отношениях, равнодушной сытости и неизменно следовавшего за ней опустошения. Вечные ценности, от одного упоминания которых замирало сердце, окружающим казались лишь набором пустых звуков. Физическая нищета странным образом переплеталась с нищетой в разуме, и пугала меня безмерно. Хотелось бежать прочь, только бы не уподобиться тому, что обволакивало со всех сторон.
Почему-то казалось, что вожделенная мною жизнь не прячется под прилавком супермаркета, в котором я отказалась работать. И в прокуренной проходной отцовского завода она никак не могла заваляться. Я грезила иным миром, где бы не было ставшей обыденностью лжи и пустоты, но находился тот, кто любил бы меня. Кого сама могла бы любить до умопомрачения, не боясь,
