классный журнал. Кажется, эффект превзошёл все ожидания.
– Таак, – зловеще протянула Истеричка. – Может, кто-то ещё рискнёт уверять меня, что это мобильный с улицы? В общем, так, седьмой «б»: терпение моё лопнуло, за урок все, кроме Лягушкиной, разумеется, получают двойки, а самое главное: я пишу докладную директору о безобразной обстановке в вашем классе. Дальше уж не моя забота. Пусть Елена Ивановна вас воспитывает, хотя я бы на её месте давно поставила вопрос о расформировании. Кое-кому не место в нашей гимназии. Кое-кому прямая дорога в школу для умственно отсталых или трудновоспитуемых! А сейчас, в оставшиеся пятнадцать минут, взяли листочки, закрыли учебники и быстренько изложили краткое содержание параграфа пятнадцать! Оценки пойдут прямо в журнал, без всяких там исправлений!
…На перемене Саня подошёл к Максу.
– Ну и зачем это было делать? – спросил он с абсолютно искренним удивлением. – Из-за какой-то Жабы… а теперь всем параши вкатают…
– Не ссы, не вкатают, – успокоил его Макс. – Истеричка всегда грозится и никогда не ставит. Она Антонины боится, а Антонине эти двойки на фиг не нужны, она ж отчитывается в департаменте, какая у нас в нашей прекрасной гимназии прекрасная успеваемость. Ну, может, в электронный дневник влепят, но не в журнал… Первый раз, что ли? Не боись, Санёк, прорвёмся!
– А зачем вообще? Ну, в смысле, зачем так с Жабой?
– А потому что – достала! – отчеканил Макс. И глаза у него сделались очень взрослыми и очень грустными.
Последним уроком была литература. Сперва Елеша раздала проверенные сочинения (у Сани оказалось 4/3, запятые его подвели, слишком много он их навтыкал), потом ядовито комментировала особо выдающиеся места. «У панночки были все прелести, кроме хлеба», «Кто кого породил, тот того и убьёт», «Андрий променял Родину и папу на Польшу и любовницу». Но особо досталось второгоднику Куницыну, который то ли решил выпендриться, то ли действительно так думал. «Я считаю, – написал он, – что Тарас Бульба был обыкновенным полевым командиром, типа тех, что на Кавказе нашим солдатам головы резали. И если по-честному, поляки его правильно сожгли, он же был военный преступник и уничтожал мирное население. Если он патриот, то спасибо, я не хочу быть патриотом».
Елеша долго вещала, какое у Куницына узкое и однобокое понимание, и что Гоголь хотел показать, и почему не всем доступно, что он показал, и как нужно учиться, чтобы всё-таки стало доступно.
А когда, наконец, прозвенел звонок и семибэшники радостно повскакивали из-за парт, Елеша со всей дури хлопнула журналом о стол.
– Всем сидеть! Седьмой «б», вас никто не отпускал. Сейчас у нас будет экстраординарное классное собрание! Экстраординарное! – нажала она голосом на звучное слово. – Ну-ка, все сели и быстро успокоились!
Успокоились, но не быстро. «У меня тренировка!» – верещал Мураш. «У меня музыкальная школа!» – ныла Юлька Белецкая, «У меня живот болит!» – наудачу пытался отмазаться Стасик Лагутин. Но всё оказалось бесполезно – Елеша
