хрупким телосложением. У него были богатырские плечи и широкая грудь. Кожаная фуфайка без рукавов больше походила на куртку, открывая взору густую черную поросль на груди, доходившую почти до самой шеи, и могучие, мускулистые руки – руки настоящего воина. Туго перетягивающий талию ремень подчеркивал, что на всаднике не было ни капли жира.
Его длинные ноги тоже были сильными и стройными, и, в отличие от викингов, этот человек был одет в плотно облегающие короткие штаны, доходившие ему до колен и заправленные в некое подобие гетр, перевязанных крест-накрест кожаными подвязками, украшенными металлическими заклепками.
Черты его лица были правильными и необычайно красивыми: прямой нос, четко очерченные, плотно сжатые губы, по форме которых можно было судить о присущей его характеру жесткости, и квадратный подбородок, лишенный бороды, но заросший темной щетиной. Густые, волнистые темно-каштановые волосы доходили ему до плеч и непослушными прядями спадали на высокий лоб и на виски.
Но больше всего приковывали к себе внимание его глаза. Чистого темно-зеленого цвета, они были исполнены такой ненависти и злобы, что Кристен затаила дыхание в тот момент, когда его взгляд небрежно скользнул по ней. Она перевела дух лишь после того, как он наконец коротко отдал какое-то распоряжение одному из стражников, повернулся и направился к дому.
– Что-то его вид мне не понравился, – пробормотал Ивар. – Что он сказал?
Другие стали задавать тот же вопрос, но Кристен лишь угрюмо качала головой.
– Скажи им ты, Торольф.
– Мне кажется, я не совсем понял, о чем шла речь, – уклончиво ответил он.
Кристен бросила на него сердитый взгляд. Их товарищи имели право знать, что их ждет, но либо у Торольфа не хватало духу сообщить им это, либо он не поверил в то, что услышал.
Кристен посмотрела на Ивара, но тут же отвела глаза в сторону.
– Он сказал: «На рассвете убейте их».
Ройс вошел в зал и обнаружил, что на полу лежат раненые. Решив поговорить с каждым из них позже, он быстро взбежал по лестнице, расположенной в дальнем углу зала, и направился прямо в спальню своего кузена.
Олден, вытянувшись, лежал на кровати, укрытый до самой шеи стеганым одеялом, и, глядя на его бледно-восковое лицо, Ройс застонал, решив, что тот уже умер. Это подтверждал и плач женщин, находившихся в комнате. В углу всхлипывали две служанки, время от времени делившие с Олденом постель; восьмилетняя Меган, единственная сестра Ройса, сидела около маленького столика и плакала, закрыв лицо руками. Дарель, сестра Олдена, стояла на коленях возле постели, зарывшись лицом в одеяло, и безудержные рыдания сотрясали ее хрупкое тело.
Ройс обратился к единственной из присутствовавших в комнате женщин, которая не плакала, – Эрте-Целительнице.
– Он умер только что? Я опоздал всего на несколько минут?
Старуха откинула назад свои длинные спутанные волосы и улыбнулась ему.
– Умер?
