не стоящими выеденного яйца, а ваши тревоги и беспокойства – пустячными и мелочными. Не надо на меня обижаться, ведь я не первый год веду консультации и повидала немало по-настоящему несчастливых людей, и вряд ли вы сумеете меня хоть чем-то удивить или поразить. Однако если я сочту, что у вас действительно есть повод чувствовать себя несчастным человеком, то у нас с вами будет отдельный разговор и я постараюсь помочь вам». Я попросила людей выходить на сцену (небольшое возвышение перед рядами кресел) по одному, строго соблюдая очередность; каждый человек должен был говорить не дольше пяти минут, и если за это время он не сумеет доказать мне и всем присутствующим в зале, что он достоин жалости и сочувствия, то его «несчастье» будет признано надуманным и ненастоящим. Таковы правила моей игры, и аудитория приняла их.
Поначалу люди вели себя скованно, говорили нехотя, с запинками, краснея и стесняясь, но постепенно они втянулись в эту игру и их поведение стало более естественным и раскованным. Разумеется, не все присутствующие в зале выходили на сцену, я и не ожидала этого, однако те, кто решился на этот шаг, выглядели довольными: кому-то было важно высказать прилюдно все, что накопилось на душе, кто-то нуждался в совете или оценке своих действий, некоторые таким своеобразным образом преодолевали свою стеснительность и замкнутость. Надобно заметить, что большая часть «выступавших» в этот день больше ни разу не пришла ко мне на встречу; видимо, кое-кому было достаточно «одноразового» общения, первый опыт душевного обнажения на публике принес им облегчение – некоторым людям достаточно и того, что они выплеснули свою горечь, ничего большего им и не нужно. Однако многие из тех людей, кому не хватило смелости выйти на сцену в самую первую нашу встречу, стали моими постоянными подопечными (так я обычно называю тех, кто ходит ко мне на консультации и семинары).
Почему для первой встречи я выбрала именно актовый зал? Да потому, что хотела заставить людей не просто рассказать о себе и своих проблемах, это было бы чересчур просто; мне хотелось, чтобы собравшиеся в зале до конца прочувствовали торжественность момента – и перед тем, как подняться на сцену и поведать свою историю, были вынуждены преодолеть внутреннее сопротивление и побороть волнение. Если бы люди делились своими проблемами в более непринужденной обстановке, то никакого толку от этого не было бы; точно так же они могли бы пожалиться на свою судьбу соседям по лестничной клетке или случайным попутчикам в транспорте. Сцена же придала всему происходящему официальный оттенок; говорить перед публикой, стоя на возвышении и ощущая на себе пристальные взгляды многочисленной аудитории, очень трудно, и поэтому когда это испытание подходит к концу, люди чувствуют неимоверное облегчение. А еще радость оттого, что они сумели сделать это.
Разумеется, рассказ «несчастного» о самом себе – очень важный момент. Но куда большее значение я придаю обсуждению, которое следует после этого: каждый из
