время в Париж нам только хотелось, реально могли там побывать Зорин и Боровик.
И вот мой час настал, с паспортом гражданина США я приземлился в аэропорту Шарль-де-Голль. В состоянии, близком к эйфории, я гулял по Парижу и, чтобы убедиться, что это не сон, периодически пощипывал себя. Первым делом я, конечно, отправился на Монмартр. Шарманщик-шансонье лихо крутил свою ручку и пел не хуже Азнавура, а по соседству с ним человек с внешностью Джона Сильвера, только не с деревянной ногой, а на электрической коляске, крутил из проволоки детские игрушки и хриплым голосом объяснял собравшимся вокруг него детишкам процесс изготовления. Затем он раздал им законченные игрушки и собрал с родителей по три франка, погрозив мне при этом корявым пальцем, вероятно, укоряя меня в назойливости, дескать: либо плати, либо вали отсюда, нечего таращиться! Я отдал ему три франка и пошел дальше. На моем пути пару мимов выделывали довольно интересные номера, и я положил в их картузы и береты тоже по несколько франков.
Далее мне все чаще стали попадаться нахальные художники с планшетами наперевес, они не просто предлагали свои услуги, а начинали рисовать мой портрет издалека, так что, поравнявшись с ними, я получал уже законченный портрет, а мой кошелек терял еще двадцать франков. На уютной старинной площади, окруженной сплошным рядом уличных кафе, плотным табором расположились художники помаститее, с привилегией на место. На этюдниках и мольбертах они расставили свои работы – в основном ширпотреб. Бесконечно повторяющиеся картинки, рассчитанные на резкое выделение слюны у незадачливых туристов, готовых с радостью отдать свои деньги за возможность блеснуть перед друзьями в каком-нибудь Айдахо картиной французского художника из Парижа. Лавируя между этими передвижными ателье на пленэре, я порядком подустал от ярко кричащей безвкусицы и вдруг заметил нечто резко отличающееся от всего остального.
Это была даже не живопись в чистом виде, а подкрашенная лепнина на холстах или картонках. За мольбертом сидел молодой человек в красной куртке с длинными, закрученными на затылке в косичку волосами. Он, казалось, был сильно увлечен своим делом. Внимательно рассматривая его работы, я, непроизвольно обращаясь к самому себе, произнес по-русски: «Интересно, из чего это сделано?» Тут же, не поворачивая головы, художник так же по-русски процедил сквозь зубы: «Да из говна!»
Удовлетворенный ответом, я пошел дальше, по витиеватой улочке, вымощенной булыжником. Мой взгляд остановился на старинной деревянной двери, ведущей во дворик. На двери красовались корявые надписи, оставленные туристами, мечтающими увековечить свой визит на Монмартр.
Среди них выделялись вырезанные с особым нажимом: «Артур из Киева» и «Машка-милиция». Почему эта Машка решила отождествить себя с милицией, навсегда осталось для меня загадкой.
На ланч я остановился в приятном и навевающем романтические грезы кафе. Заказав себе сэндвич на багете, отправился в туалет.
