style="font-size:15px;"> Докурив сигарету, Макарыч вернулся к себе. К нему подошел чем-то взволнованный Витя. На вопрос, что случилось, Витя выругался:
– Наумыч нажрался, как свинья. Девок лапает. А они, как сучки, таят, надеются, палку кинет и поднимет зарплату, как Кристине после пятидесятилетнего юбилея. А она на них злится.
– Тебе-то что?
– Мне-то ничего, смотреть противно. Не столько на него, сколько на них. Во, смотри, идет.
Хозяин в расстегнутой и вылезшей из-под брюк рубахе шел, держа за талию Марину, новенькую работницу лет тридцати с идеальной фигурой. На ее приятном лице застыла улыбка с гримасой отвращения.
Пьяный хозяин был страшен до уродства: выпиравшие вперед, почти касавшиеся носа, челюсти, вылупленные красные глаза, взлохмаченные жидкие седые волосы, свисавший над ремнем волосатый живот, – Квазимодо был красивее.
У двери Марина вынырнула из объятий, повела всем гибким телом, словно стряхнула с себя пыль, и пошла назад, едва не налетев на Кристину. Та подошла к стоявшему в открытой двери хозяину и втолкнула его внутрь кабинета. Глядя на закрытую за ними дверь, Витя проговорил:
– Я не могу представить ее в постели с этим уродом. Его же, кроме подмахивания, еще и целовать, наверное, надо. От него же вырвать может. Да и разве сравнить его как мужика с негром? Не зря она за того вышла, когда он был бедным студентом.
– Она и с этим не зря возится. Толя мне сказал, он ей вчера джип подарил.
– Да слышал я, как она по телефону хвалилась. Вот бы мне кто машину подарил.
– Найди себе старую уродку миллионершу, целуй ее, и она тебе такой же джип подарит. Не отказался бы?
– Я бы, может, после литра и не отказался, а если Любка узнает? Она меня сразу выгонит. Нет, я лучше на своей колымаге ее возить буду. Знаешь, она у меня, какая? Попробовал бы ее Наумыч полапать. Она бы ему враз по морде надавала. Но и Маринка молодец. Наконец-то хоть одна нашлась, отказала. Думаю, завтра ей уже нет смысла выходить на работу. А у нее ребенок больной.
– Вряд ли он ее уволит. Она же ему не дала по морде.
– Не он, так Кристина ее выживет.
Макарыч хотел возразить, что Кристина – порядочная женщина, но подумал, что это слово тут не совсем подходило. Но она и в самом деле была очень приятная не только внешностью, но и всем своим поведением: трудолюбивая, всегда вежливая, спокойная, с мягкой детской улыбкой. А после того, как он перевел ей инструкцию массажера с немецкого, и она выпытала, какими языками он владел, то прямо-таки стала таять перед ним. Был бы он помоложе, мог бы подумать, что она хочет его, и вряд ли отказался бы. В этом смысле Галина ей уступала: никогда не давала повода для подобных мыслей. Расхожее нынче в России слово «сексуальная» ей никак не подошло бы. Именно о таких Есенин написал: «Мне бы только смотреть на тебя, видеть глаз злато-карий омут». Макарыч сам долгое время не смел дотрагиваться до нее, не говоря
